Союз еврейских полисменов - [8]

— «Заменгоф»? — Шпрингер вспоминает досье Ландсмана и хмурится, когда у него в памяти всплывают остальные подробности биографии детектива. — Родина, милая родина…

— Вполне соответствует моему теперешнему социальному статусу.

Шпрингер улыбается с гомеопатически отмеренной дозой сожаления… или жалости.

— Где покойник? — меняет он тему разговора.

4

Первым делом Шпрингер ввинтил вывинченные и закрутил до конца ослабленные Ласкером лампочки в светильниках. Напялив на глаза защитные очки, приступил к работе. Выполнил покойнику маникюр и педикюр, распахнул ему рот, поискал там откушенные пальцы и спрятанные за щеку дублоны, принялся пылить вокруг порошком для выявления отпечатков пальцев. Вытащив «Поляроид-317», общелкал труп, общелкал комнату, снял прошитую пулей подушку, выявленные отпечатки. Сфотографировал шахматную доску с фигурами.

— И для меня один снимок, — потребовал Ландсман.

Шпрингер обдумал это предложение, еще раз щелкнул доску, оставленную Ласкером вследствие вмешательства высших сил, вручил снимок Ландсману.

— Ситуация на доске подскажет решение, — усмехнулся тот.

Шпрингер взломал защиту Нимцовича… Алехина? Ароняна?… Конфисковал фигуры по одной, засунул каждую в отдельный пакетик.

— Где ты так измазался? — спросил он, не глядя на Ландсмана.

Тут и сам Ландсман заметил пятна рыжей грязи на туфлях, манжетах, рукавах и коленях.

— В подвал лазил. Там какая-то здоровенная служебная труба. Надо было ее осмотреть. — Он почувствовал, что к щекам прилила кровь.

— Варшавский туннель, — бесстрастно заметил Шпрингер. — Ведет прямо в Унтерштат.

— Да брось ты.

— Когда сюда прибыли первые евреи, после войны… Те, кто спасся из Варшавского гетто, из Белостока… Партизаны… Можно понять, что они и американцам не слишком-то доверяли. Вот и вырыли туннель. На всякий случай. А вдруг опять война? Потому и Унтерштат так назвали — подземный город.

— Слухи, Шпрингер. Городская мифология. Иначе говоря — сплетни. Простая служебная труба.

Шпрингер хрюкнул. Большое и малое полотенца убитого последовали каждое в мешок соответствующего размера, обмылок — в малый пакетик. Сосчитав налипшие на унитаз лобковые волосы, Шпрингер запаковал и их.

— Кстати, о сплетнях, — вспомнил он. — Слышал что-нибудь о Фельзенфельде?

Инспектор Фельзенфельд — руководитель их группы.

— Что значит «слышал»? Я его сегодня видел. Услышать от него что-нибудь сложно, он за три года трех слов не вымолвит. Что о нем болтают? Что за слухи?

— Так просто спросил.

Шпрингер провел облаченной в перчатку ладонью по веснушчатой коже левого предплечья Ласкера. Заметны следы уколов и слабые вмятины в местах, где покойный перетягивал руку.

— Фельзенфельд все время держал руку на брюхе, — вслух вспоминал Ландсман. — Кажется, я слышал, что он продекламировал: «Отток»… Что ты там увидел?

Шпрингер головой указал на участок повыше локтя Ласкера, где накладывалась перетяжка.

— Похоже, он использовал поясок. Но его пояс слишком широк для этих следов.

Он уже упаковал в коричневый бумажный мешок поясной ремень Ласкера, как и две пары его брюк и две куртки.

— Там, в ящике, еще мешок на молнии, — кивнул Ландсман. — Я не смотрел.

Шпрингер выдвинул ящик прикроватного столика, вынул черный мешок. Раскрыв его, издал странный горловой звук. Ландсман не сразу увидел, что произвело на коллегу такое странное впечатление.

— Что ты об этом Ласкере думаешь? — спросил Шпрингер.

— Осмеливаюсь предположить, что он шахматами увлекался. — Одна из трех найденных в номере книг — зачитанный, захватанный экземпляр под названием «Триста шахматных партий» некоего Зигберта Тарраша. К внутренней стороне обложки приклеен кармашек из коричневой бумаги. Оттуда торчит карточка, из которой следует, что в последний раз книжка выдана городской публичной библиотекой Ситки в июле восемьдесят шестого года. Ландсман невольно вспомнил, что именно в июле восемьдесят шестого он впервые переспал со своей тогда будущей, а ныне бывшей женой. Бине было двадцать, ему двадцать три. В самый разгар северного лета. Июль восемьдесят шестого года… иллюзии, иллюзии… Две другие книжки — дешевые триллеры на идише. — Больше мне о нем пока нечего подумать.

По следам на руке Шпрингер заключил, что покойный перетягивал руку перед инъекциями кожаным ремешком примерно в полдюйма шириной. Шпрингер засунул два пальца в черный мешок и вытащил оттуда этот поясок с таким выражением лица, будто опасался укуса. На пояске болтался прикрепленный к нему кожаный футлярчик, предназначенный для бумажной полоски с выполненными пером и чернилами четырьмя выписками из Торы. Ежеутренке набожные правоверные иудеи накручивают одну из таких штуковин на левую руку, другую — на лоб и истово молятся тому самому Б-гу, который обязывает их развлекаться этаким образом каждый Б-жий день. Однако кожаный карманчик на ремешке Эмануэля Ласкера пуст. Ремешок использовался исключительно в целях перетягивания сосудов.

— Впервые встречаю, — удивляется Шпрингер. — Новаторское использование тефилина.

— Знаешь, по виду его можно было сказать, что он… Как будто бы он когда-то носил черную шляпу. Такой налет… в общем, впечатление такое. — Ландсман натянул перчатку и, ухватив Ласкера за подбородок, повернул его голову вправо-влево. Вспухшая маска покойника… — Но если он и носил бороду, то давно. Разницы в цвете кожи не обнаружить.