Совсем не Аполлон - [7]

— Спасибо за компанию. Увидимся.

Подошел к двери, открыл ее, вышел. Колокольчик снова звякнул.

Я не нашлась, что ответить. Даже не попрощалась.

Вернувшись домой, я застала маму в холле. В другом мире, не похожем на этот, я, пожалуй, впорхнула бы в дом, как героиня «Звуков музыки». Я этого фильма не смотрела, видела только одну сцену, где кто-то с песней на устах кружится по лугу. Только летний луг пришлось бы заменить на кружащиеся хлопья снега, добавить дверь, ручку двери, порог и самую обычную прихожую в самом обычном доме. И еще вообразить, что это хорошо поставленный танцевальный номер. Что-то такое плюс симфонический оркестр. В общем, совсем другой мир. Мир, в котором все живут как на киноэкране. А на самом деле я всего-навсего вошла в дом и в прихожей меня встретила мама.

Мама. И папа. И я. Не знаю, как объяснить, но я не понимаю, кто мы такие. Иногда я даже не понимаю, почему именно мы трое должны называться семьей. В семье люди чувствуют, что они вместе. У нас не так. То есть мы держимся вместе по старой привычке, потому что так было всегда. Но в глубине души мы вроде как чужие друг другу. Чем дальше, тем больше. Может быть, мама с папой и знают друг друга — должны, думаю. Но иногда я сомневаюсь и в этом.

Мы почти никогда не прикасаемся друг к другу. Так было всегда, и я никогда особо не задумывалась над этим, пока однажды не осталась ночевать у Лены. Кажется, в седьмом классе. Когда мы легли спать, в комнату вошел Ленин папа и поцеловал ее прямо в губы. Было ужасно неловко, странно, непривычно. Я думала, что в наших краях никто так не делает. Чтобы родители целовали своих детей-подростков — да никогда. А потом я поняла, что для большинства людей это обычное дело.

У нас всё так: три человека, дом, день идет за днем, год за годом. Такое чувство, будто никому из нас все это на самом деле не нужно.

Когда я была маленькая, все, конечно, было иначе. Жизнь шла своим чередом, ровно и надежно. Без объятий, поцелуев, взрывов смеха и радостного гама, солнце просто вставало и садилось. Утро, полдень, вечер. Еда, постель, чистая одежда. Я, мама и папа, без лишних раздумий.

Поймите меня правильно. Мы не мучаемся, никто никого не бьет, никто не страдает, ничего такого. Я знаю, что они меня по-своему любят. Но иногда я думаю о том, что теплоты могло бы быть больше, и тогда становится грустно.

— Я достала рождественские украшения, — сказала мама.

Перед ней стояли две коробки, из них торчали хлопушки, серпантин и войлочные гномы.

— Возьми, что хочешь, для своей комнаты.

Я взяла, что хотела. Два синих шара. Рождественскую звезду из прессованных опилок. Латунный подсвечник. Набитого опилками гнома, который уже давно не мог держать голову.

— Где ты была?

Вопрос можно задать по-разному. Равнодушно. Принужденно. Сердито. С затаенным подозрением. С искренним любопытством. Мама задала вопрос с выражением «это-совершенно-нормальный-и-естественный-вопрос-надеюсь-ты-правильно-меня-поняла». То есть немного напряженно. Попытка засчитана.

— В городе, в кафе.

Мама внимательно изучала гирлянду, которую только что достала из коробки.

Ясно. С Леной, да?

На секунду я представила себе, как рассказываю ей про нового учителя математики, который пил со мной кофе, но, естественно, ничего такого не сказала.

— Нет, одна.

Я лежала в кровати. В комнате раздавался полный трагизма голос Моррисси. На окне висела рождественская звезда и два шара. Отражая свет звезды, они сияли синим, и все это мерцало в стекле и разгоняло густую темноту за окном. Две стеариновых свечи стояли навытяжку в латунном подсвечнике, несчастный гном сидел, откинувшись на книжную полку, голова на старой книге «Мы на острове Сальткрока». Кошка лежала у меня на животе и мурлыкала, меня обдавало звуками «Wide to receive almost anything you’d care to give»[2].

Я думала. О нем. О темноте кинозала, где можно сидеть, тесно прижавшись к мужчине и положив голову ему на грудь, чувствуя, как под серым вязаным свитером уверенно бьется его сердце. Мужчина. Не мальчик, не бесформенный, колючий и нескладный подросток. Мужчина. Взрослый. Зрелый. Пишет рецензии для газеты. Ходит один в кино. Мальчики так не делают. Они передвигаются только стадом. Шумят и толпятся, иначе не могут.

— Один? Один в кино? Лаура, кто тебе сказал, что он пошел в кино один?

— Но он же сказал, что идет смотреть фильм.

— Ну и?

— Он не говорил, что идет в кино с кем-то еще.

— Я тебя умоляю. С чего ты взяла, что он станет рассказывать тебе все подряд?

— Но… ясное же дело…

— Лаура.

Дверь приоткрыта, папино лицо.

— Что?

— Лена звонит.

Ой. Здравствуй, реальность.

— Алло.

— Ты спала?

— Нет, я просто… лежала и слушала музыку.

Молчание. Надо что-то сказать, но ничего не приходит в голову.

Я кашлянула.

— Хотела узнать, как статья.

— Точно. Да, всё… Нет. Я еще не начала.

Лена ахнула.

— Лаура, мы же договорились, что все тексты будут готовы завтра! Ты забыла?

— Нет, то есть… Много дел было…

— Слушай, что с тобой?

— Со мной?

Я, конечно, тут же пожалела о своих словах. Ничего глупее и придумать нельзя. Лена любого видит насквозь.

— Да, с тобой. Я же с тобой говорю, — в голосе раздражение.