Совсем другое небо - [15]

Его пальцы застыли на взрывателе. Только сейчас он вдруг ясно осознал до конца, что потерял ее. Но есть еще виадук! Его построили его руки, те самые, которые сейчас сжимали взрыватель. И он не может уничтожить его, он живет в нем! Он полон решимости не делать этого!

— Мы им покажем! — с ненавистью, сквозь зубы процедил Зурко.

— А почему вы ушли в горы, Зурко? — спросил вдруг инженер.

Зурко помрачнел, и глаза его сузились в зловещие бойницы.

— Разве это я придумал войну? — простонал он и, хотя ответа не последовало, продолжал хриплым голосом, будто в горле у него застряла рыбья кость: — Вы думаете, мне не хочется сидеть дома с женой?.. Я хорошо целюсь, чтобы попасть! И если хотите знать правду, то я это делаю и из-за шурина, про которого я вам столько рассказал. Он был в восторге от рейха, встречал их хлебом-солью. А знаете, что за это от них получил? — Зурко замолчал, поскучнел. Воспоминание принесло ему боль. — Кто-то в селе тюкнул старосту, — продолжал он, — и шурина взяли заложником. Они привязали его к колоде и вместе с нею — под механическую пилу. Когда я услышал, как он ревет, то чуть в штаны не наложил… А потом подался в горы.

Зурко жилистой рукой провел по глазам.

— И он не был причастен к убийству старосты? — спросил инженер.

Зурко покачал головой, не проронив больше ни слова. Ему не хотелось показывать, что он раскис.

Состав подползал к виадуку. Вот паровоз уже проехал первую ферму, и у инженера сразу ожили руки, хотя он хорошо понимал, что представление о нем, как об инженере, будет неполным без виадука.

* * *

Карательный взвод построился.

Сквозь деревья пробивались косые лучи утреннего солнца. Наступал новый день…

Рудольф Латечка Зуза идет!

Время близилось к полуночи. Над занесенными снегом одинокими домишками светила луна, огромная и блестящая, как большая серебряная тарелка. Пейзаж был сказочный. Однако одинокие хутора, поля, деревья, кустарники — весь этот край, залитый лунным светом, походил на дремлющего дракона.

Только лес не казался им враждебным. Наоборот, он охранял, предупреждал, защищал их. Но от леса всех четверых отделяло в тот момент изрядное расстояние, и пока они осторожно крались по дороге, петлявшей в лощине меж полей.

Вдруг они остановились. Краем леса, совсем недалеко от них, ползла длинная вереница людей в белых халатах, направляясь к Разтокам. Время сразу будто остановилось. Воцарилась невероятная тишина. Всех охватило напряженное ожидание. Это казалось нереальным, будто во сне, бессмысленным и абсурдным. Они смотрели друг на друга с небольшого расстояния как на застывший кадр кинофильма, как на кошмарное наваждение. В этот момент волнение перехлестнуло рамки человеческих сил и парализовало способность хоть как-нибудь действовать. Стрелки времени будто ждали команды, сигнала, чтобы прийти в движение. Как только с хуторов донесся лай собак, немецкие солдаты у леса зашевелились. Партизаны продолжали неподвижно лежать в лощине, почти не дыша и наблюдая за врагом.

Немцы на несколько минут застыли в нерешительности, но потом, когда лай прекратился, поколебавшись, направились к недалекому селению, все время оглядываясь на полевую дорогу в лощине. Когда они скрылись из виду, партизаны поднялись, поспешно перешли по мостику через речку и, с трудом передвигаясь по глубокому, рыхлому снегу, заторопились к хуторам.

На полдороге они остановились, положили раненого на землю и повернули головы в сторону низкого крестьянского дома с хлевами и сараями. Потом партизаны вновь взялись за свою ношу и стали осторожно подниматься по высокому и крутому склону, откуда до неба, казалось, было рукой подать.

Они остановились под развесистой старой грушей и стали сосредоточенно вглядываться в тихий и темный домишко. В этот момент из двора выбежал ощетинившийся пес и угрожающе зарычал.

— Цезарь! — приглушенно позвал Мартин Смрж и протянул руку. Пес радостно завизжал, лег в снег и забарабанил пушистым хвостом по земле, поднимая снежную пыль. — Ты хорошо стерег?

Хозяин запустил сильные пальцы в его лохматую шерсть, так что пес даже заскулил. Но, когда его отпустили, он радостно лизнул руку Мартина, завертелся, запрыгал вокруг него, приглушенно повизгивая. Хозяин смерил его испытующим взглядом, сделал несколько шагов вперед и нерешительно остановился в тени низкого дома, настороженно вслушиваясь в таинственную, неподвижную тишину, царившую окрест. Неожиданно перед его мысленным взором предстала молодая крепкая женщина. Они бывали вместе лишь по большим праздникам, когда он приходил домой за провиантом. Он мысленно долгим взглядом посмотрел ей в глаза, но, не ощутив рядом ее горячего дыхания, вдруг задрожал от страха за нее и, толкнув ногой дверь, шагнул внутрь с автоматом наперевес.

— Немцы! Где немцы? — зашумел он, как лес, продуваемый ураганным ветром.

— Мартин! — воскликнула она с радостным волнением.

Он буквально остолбенел от неожиданности и посмотрел на сгорбленного отца, будто ища у него ответа.

— Они обидели тебя?

— Кто?

— Немцы!

— Да что ты! — Она бросилась к нему. — Они в такую непогоду сюда не доберутся. — Жена с облегчением вздохнула и улыбнулась, сверкнув белыми зубами.