Совсем другая жизнь - [38]

Утром Ветров, совершенно обессиленный после ночного дежурства, ждал начальника заставы, развалившись в его кресле. Начальник с утра уехал в райцентр, и волей-неволей приходилось сидеть на заставе, вместо того чтобы отдыхать после наряда. И вот тут позвонил телефон.

— Кедрово, третий слушает, — ответил Андрей.

«Третий» — был его штатный номер как заместителя начальника заставы по работе с личным составом. «Первый» — был начальник. «Второй» — зам по боевой подготовке.

— Привет, Ветров, — услышал он голос замполита отряда.

«И эти люди учат нас работать», — подумал Андрей. Называть фамилии по открытой связи было запрещено. Вообще надо было соблюдать секретность переговоров. А то начальник пограничного отряда повадился на читках приказов прокручивать записи телефонных разговоров и ругать офицеров за нарушение правил пользования открытой связью. Только почему-то девяносто процентов прокрученных пленок были разговоры Ветрова. Он однажды поинтересовался в штабе: почему мои? Другие что, лишнего не болтают? «Понимаешь, Андрей, — сказал офицер, который неплохо к нему относился. — На читках приказов много женщин. А ты единственный, кто почти не матерится. Остальных же неудобно включать».

— Здравия желаю, товарищ подполковник, — без энтузиазма ответил Ветров, подумав: «За что на этот раз отымеют?»

— Я предлагаю вам убыть в Республику Таджикистан…

У Андрея все оборвалось.

— У меня есть какие-нибудь варианты ответа? — упавшим голосом ответил он. — Например, как насчет не хочу?

— Я ж не сказал — прошу, — голос в трубке начал сердиться. — Я сказал: предлагаю.

— Вы считаете, что это большая разница? — Андрей понимал, что по военным меркам страшно дерзил. За такую манеру разговора его, кстати, многие и недолюбливали в штабе. «А чего с ним церемониться, он уже почти мне не начальник», — шепнул расстроенный внутренний голос.

— Да, это большая разница, — голос взял на полтона выше. — Я напоминаю вам о долге офицера, о четырех сотнях тысяч русских, которых надо защищать в Таджикистане. Вы давали присягу.

— Тогда: есть! Что тут можно еще сказать. — Ветров вздохнул и подумал: «Мать вашу, как же не вовремя».

Хотя умирать — всегда не вовремя.

В детстве он действительно мечтал попасть на войну. А в тяжелые моменты юной жизни даже хотел отдать жизнь за Родину каким-нибудь особо геройским способом.

Когда из Афганистана выводили войска, Ветров — совсем молодой курсант военного училища — переживал: как же так, войны на мой век не досталось!

После выпуска из училища возможность попасть на войну стала вполне реальной. Однако его пыл вдруг поугас. Неожиданно ему стала нравиться жизнь. И он уже не горел желанием отдавать ее вот так вот, за здорово живешь…

Нет, Андрей по-прежнему был готов совершить какой-нибудь подвиг. Легко мог бы вызвать огонь на себя, поднять роту в атаку и даже был не прочь получить тяжелую рану. Но — не опасную.

Если бы кто-то дал ему гарантию, что он не погибнет, что вернется домой — грудь в крестах, будет обнимать девушек и наслаждаться славой Героя. Да он первым бы поехал в Таджикистан! Пренебрег бы болью, грязью, трудностями. Только дайте пожить еще хоть чуть-чуть!

Но беда в том, что никто не мог дать такой гарантии. А раз так, то спасибо большое, но лично ему и здесь неплохо.

К сожалению, на этот раз выбора не было. Надо быть осторожней с мечтами — иногда они сбываются!

Ветров вышел на улицу. Вдохнул полной грудью пьянящий весенний воздух. «Мать твою, красота-то какая!» — подумал он, оглядываясь вокруг. И вот тогда-то ощущения избавились от коросты взрослого восприятия. В оголенную душу ворвались сочные цвета: белый снег, чернеющие проталины с синими подснежниками, красный трактор без гусениц, брошенный у ворот заставы. И все вокруг сияло, пело, журчало!

Что ж он, дурак, раньше не замечал эту красоту! Почему не впитывал ее в себя каждой клеточкой тела? Полгода уже здесь, а только прочувствовал — до дрожи в груди — красоту этого затерянного в лесу уголка нашей планеты!

Но было поздно.

Через несколько дней Ветров улетел в Таджикистан. Попал служить в Пянджский пограничный отряд. Там встретил множество однокурсников по училищу. Сразу полегчало.

Андрей служил в комендантской роте. Проверял караулы, проводил занятия с солдатами, ремонтировал закрепленные объекты. Все то же самое, что пришлось бы делать в любом другом пограничном отряде в невоюющих округах.

Рутина заедала!

— Как же так, — плакался ему один контрактник, здоровенный детина, прошедший Афган. — Я ехал на войну. Думал: дадут автомат, укажут позицию и скажут: чтобы ни один гад здесь не прополз. И я бы держал! А меня заставляют по плацу маршировать и заборы красить! Дурдом!

Ветрову тоже жутко хотелось сменить обстановку. Он уже согласен был даже съездить на боевые. Отсюда, из Таджикистана, они уже не казались такими страшными.

Но его послали в обратную от границы сторону: в Душанбе.

Как он не хотел ехать в эту командировку!

Пришлось.

Направили в учебный центр «Ляур», в тридцати километрах от столицы Таджикистана. Место гиблое: два барака, привозная вода, консервы (килька в томате, ее называли красной рыбой). А вокруг — выжженная суховеями земля.