Современный швейцарский детектив - [19]

— Старый директор очень любил почасовиков, потому что они никогда не выражали недовольства… Если бы только не Юцелер! Он хотел их всех организовать. Последнюю неделю у нас чуть ли не забастовка была. И Юцелера, говорят, должны были уволить… Но он протеже доктора Ладунера… Я называю доктора Ладунера «l'éminence blanche» — белым кардиналом. Вы ведь знаете из истории Франции, там был серый кардинал, он всегда был за кулисами и дергал за ниточки. Доктор Ладунер тоже всегда невидим и тоже дергает за ниточки… Старый директор?.. Фу-у-у… — И ассистент-«француз» (Нёвиль вроде его фамилия?) сделал пренебрежительный жест рукой.

Одна из дам семенила рядом с доктором Ладунером, держась чуть позади, а тот пожимал руки, справлялся, как дела. Губы его, казалось, застыли в неизменной улыбке. Штудер понял: доктор Ладунер думает, его улыбка необычайно обворожительна и действует ободряюще. Вот он потрепал кого-то по плечу, низко склонился к больному, молчавшему упорно, не реагировавшему на вопросы, вдруг один из них возбудился и громко закричал… Доктор Ладунер обернулся, что-то шепнул облаченному в белый фартук санитару. Тот подошел к возбудившемуся больному, а вся группа покинула помещение.

Опять дверь, и опять длинный коридор, паркет натерт до блеска. И по гладкому паркету навстречу им перекачивается на коротких и кривых, как у кавалеристов, ножках маленькое существо с толстой сигарой в зубах. Маленький человечек явно был доволен жизнью.

— Что делает Шмокер в «П»? — громко спросил доктор Ладунер.

Ассистентка, что поменьше, приблизилась к нему и прошептала что-то на ухо. Штудер уловил только слово «изолировать».

— Но, дитя мое, так не годится, — сказал доктор Ладунер недовольным тоном. — Он тоже должен работать наравне с другими, и то, что Питерлен жил с ним в одной комнате, еще не причина…

Тут толстый человечек приблизился вплотную к группе врачей и начал трубным голосом завзятого оратора произносить речь.

Он требует, излагал он, чтобы его передали Федеральному суду,[6] его преступление политического характера, и ему не место в сумасшедшем доме среди полоумных и убийц, всю свою жизнь он был честным человеком, потом и кровью зарабатывал себе кусок хлеба, и если они не пойдут навстречу его законным требованиям, он добьется этого другим путем. Он всегда был настроен лояльно по отношению к государству, был даже консервативен, считая режим свободной демократии лучшим из того, что имеется на сегодняшний день, но если с ним и дальше будут обращаться так же, то и он перейдет на сторону тех, кто стоит за диктатуру пролетариата… И тогда кое-кому из высоких господ не поздоровится…

Доктор Ладунер стоял перед ним, не двигаясь, словно окаменел, засунув руки в маленькие карманы белого халата. Когда Шмокер кончил, он ответил ему официально, отбросив диалект:

— Господин Шмокер, все, что вы рассказываете, никому не интересно. Сейчас вы отправитесь в «Т» и будете клеить там бумажные мешки. Иначе я посажу вас в ванну. Прощайте.

Маленький человек вдруг весь надулся и побагровел, было так страшно на него смотреть, казалось, он вот-вот лопнет от натуги. Голос его дрожал, когда он произносил следующие слова:

— Вы ответите за это, господин доктор. — Он пососал сигару, но она погасла за время его речи.

— Ко-нечно, — сказал доктор Ладунер и прошел в следующую дверь, которую старший санитар Вайраух услужливо держал открытой наготове.

— Если вы будете столь любезны…

— Дитя мое, кроме этого, ничего другого в отделении «П» больше не произошло?

— Нет, господин доктор.

Одним мановением руки фройляйн доктор была милостиво отпущена на свободу, а доктор Ладунер поманил к себе Штудера. Старший санитар Вайраух запер без лишнего шума дверь.

Они стояли в пустом и довольно мрачном коридоре. Здесь, по-видимому, был тупик в П-образном строении, потому что коридор упирался в наружную стену. И настежь было открыто окно.

— Впрочем, задержитесь еще на минутку, — сказал доктор Ладунер, оставив Штудера стоять и ждать, пока он закончит разговор с маленькой фройляйн. — Шмокер ничего больше не хотел нам сообщить? Я имею в виду исчезновение Питерлена.

— Нет, нет, господин доктор. — Маленькая фройляйн залилась краской, мочки ее ушей пылали. — Он только отказался сегодня утром выполнять работу в «Н», и тогда я подумала, не будет ли лучше изолировать его на некоторое время… — Она поперхнулась, закашлялась и замолчала. Она тоже говорила на безупречном немецком языке, но с жестким акцентом, типичным для прибалтийских немцев.

— Хорошо, хорошо. Не волнуйтесь так, милое дитя. Вайраух, запишите, пожалуйста. Мы все же посадим Шмокера на часок в ванну, может, тогда маниакальное возбуждение уляжется скорее. Нет, никаких шприцев… Вы что-то хотели сказать, Штудер?

Нет-нет, вахмистр и в мыслях такого не имел. Он энергично затряс головой.

— Мы, собственно, рассматриваем ванну не как наказание, — сказал доктор Ладунер и заходил взад и вперед по длинному коридору, заложив руки за спину, — а как способ, помогающий ускорить адаптацию к действительности и выдвигаемым ею требованиям. В нашем распоряжении немного возможностей для поддержания определенной рабочей дисциплины. Мы же не исправительная колония, мы — лечебное учреждение. А больную психику можно лечить, только опираясь на здоровые формы ее проявления, например на желание трудиться, находиться в контакте с другими людьми… Даже в самом запутанном случае можно найти такую отправную точку. Впрочем, Штудер, вы знакомы с историей господина Шмокера? Я не нарушу профессиональной тайны, поскольку история эта была описана во всех газетах…