Современный писатель - [4]

Пуританская традиция, на которой вырос Дефо и которая становилась в английской духовной жизни господствующей, все это отвергала. Если учесть, сколько же нужно было отвергнуть как "вымысел" и "вред", то получалась фактически художественная литература как таковая - ее по-английски издавна обозначают словом "вымысел". Как "разврат" пуритане преследовали театр, о чтении романов говорили - "предаваться пороку". Они доходили в этом до изуверства, до крайности доктринерства. Но, с другой стороны, в самом деле традиция "чудес" отживала свое.

Вспомним, как в первом из романов нового времени, в "Дон Кихоте", поступают с романами рыцарскими. Они летят в огонь. Ключница, священник, цирюльник, люди неискушенные, вершат это аутодафе, но в их суждениях слышен и голос самого автора. Ведь они разборчивы, очень даже разборчивы: не книги как таковые жгут, а подводятся итоги определенной литературной традиции. Истинное отделяется от эпигонства, оригинал от подражанья. Приговор выносится с точки зрения исторической: что в своем роде (и в свое время) было хорошо, надлежит пощадить, оставить на полке, а если это одна только напыщенность и нелепость - в огонь! И читать этого не следует, да и писать так уже нельзя! - вот критический вывод из знаменитой сцены сожжения книг в "Дон Кихоте".

Дефо, видевший в "Дон Кихоте" образец, по-своему искал решения дилеммы, которую перед писателем нового времени поставил Сервантес. Ведь он "выдумал" Дон Кихота, а в то же время это - правда.

"Ваше сочинение, - говорят автору в "Дон Кихоте", - имеет целью разрушить доверие, которым пользуются рыцарские книги". Да, разрушить или закрыть одну и создать другую традицию доверия к книгам. Доверие к рыцарским книгам зиждилось на авторитете предания. Сервантес, напротив, выдумал все сам, и, не скрывая этого, он вступает с читателем в литературную игру по новым правилам.

Дефо находился в другой стране, в другое время и перед другой аудиторией, где вымысла не признавали в принципе, где творческая игра фантазии считалась занятием праздным и порочным. Поэтому, начиная со своими читателями, в сущности, ту же игру, что и Сервантес*, Дефо не решился объявить об этом прямо. "В этой книге нет и капли вымысла", - говорит он от лица редактора, которым прикинулся он так же, как прежде прикидывался собственным врагом.

______________

* Иногда Дефо прямо подражал автору "Дон Кихота". "Говорили, - пишет, например, Сервантес о своем герое, - что назывался он Кихада или Кесада, но, по более верным догадкам, имя его было, кажется, Кихана". И ту же игру с именем и вообще в правдоподобие подробностей и деталей ведет Дефо. "Мне дали имя Робинзон, отцовскую же фамилию Крейцнер англичане, по обычаю своему коверкать иностранные слова, переделали в Крузо".

"Приключениям Робинзона" и простодушно верили, и восхищались сознательной ложью автора, его критиковали, уличая в плагиате и всяческих несуразностях, и ему же подражали, создавая новые "Приключения". Самым замечательным разоблачением книги Дефо был роман, который по достоинству встал рядом с "Робинзоном". Это - "Путешествия Гулливера". Ведь Робинзон и Гулливер - соперники, литературные соперники. Дефо уверял, что все описанное им правда; тогда, чтобы показать, что это - выдумка, создал - тем же способом - свою книгу Свифт.

Гулливер - зять Дефо, - так это придумано у Свифта. Он женил своего героя на дочери "галантерейщика из Сити" - очевидный намек, поскольку так назывался автор "Робинзона", - ведь его основным занятием была торговля, в том числе подтяжками и духами. Свифт сделал Гулливера дальним родственником прославленного капитана Дампьера, и это опять намек, ибо Дефо уверял, будто в жилах его течет кровь Уолтера Ралея, знаменитого мореплавателя шекспировских времен. Есть и другие параллели. Но Свифт насмехался не только над Дефо и Робинзоном. "Высокий ум" иронизировал над простодушием читателей, понимавших искусство только в форме бытового правдоподобия. Однако же сам Свифт создал "Путешествия", удивительное по впечатлению правдоподобие, и - парадоксальным образом подтвердил силу реализма Дефо.

"Подлинность", творчески созданная, оказалась несокрушима. Даже ошибки в морском деле и географии, даже несогласованность в повествовании Дефо скорее всего допускал сознательно, ради все того же правдоподобия, ибо самый правдивый рассказчик в чем-нибудь да ошибается! Сервантес, на которого ориентировался Дефо, так и говорил, делая намеренные ошибки: "Это и неважно, главное, не отступать от истины". Разумеется, речь идет об истине искусства, создаваемой объединенными усилиями наблюдательности и воображения. Дефо не раскрывал своих повествовательных принципов, но следовал он им неукоснительно.

* * *

После "Робинзона Крузо" Дефо писал роман за романом. Он стал профессионалом, то есть сделал литературу средством к существованию. Дефо одним из первых занялся писанием романов как ремеслом, и сразу же на его примере обнаружили себя выгодные и проигрышные особенности литературного ремесла. Вторая часть первой его книги - так называемые "Дальнейшие приключения Робинзона" - получилась уже гораздо менее увлекательной, а третья часть - "Серьезные размышления Робинзона" - вовсе не удалась. "Ничего, равного первой части "Робинзона", у него, конечно, нет, но кое-что хорошее есть во всем им написанном" - это сказал современник о Дефо и не ошибся.