Современный грузинский рассказ - [2]
Он ласково погладил свои колени и продолжал:
— Этого не случилось… Землю мы не обошли… Но, видит бог, мы не знали ни минуты отдыха… — Гудули улыбнулся. — Что же это получается? Топтались на месте?.. Много же мы исходили! Ау, какую сеть сплели!.. Не жалуюсь! Я благодарю вас и за то, что вы все эти сто лет без устали носили меня по дворам, по соседям, по селу… Спасибо, большое вам спасибо! — Гудули еще раз погладил колени.
В восемь часов утра 28 ноября 1970 года Гудули Бережиани исполнилось сто лет. Вспомнил об этом старик, и сердце его судорожно затрепыхалось, словно пойманная пташка. Гудули испугался. Такое было с ним в дни молодости — перед соревнованием в стрельбе или во время скачек, когда он садился на коня. Бывало так и перед началом состязаний по борьбе, где неизменными его соперниками были братья-близнецы Керкадзе, а неизменным зрителем — их сестра Талико. Тогда точно так прыгало и трепетало его молодое, сильное сердце. А теперь Гудули испугался: он схватился рукой за грудь и замер… Вся молодость пробежала перед глазами Гудули за эти несколько минут… А потом все стало на свои места. Сердце улеглось, успокоилось и продолжало свою обыкновенную, размеренную и невидимую работу. Гудули вздохнул полной грудью и почувствовал, как его легкие наполнились прохладным чистым воздухом. Он с облегчением вытер рукавом выступивший на лбу пот, еще раз вздохнул и улыбнулся.
— Благодарю тебя, большое тебе спасибо! — сказал он и ласково погладил свое сердце.
Гудули спустился во двор, по тропинке проковылял к груше и уселся в ее тени. Уча неотступно следовал за ним.
— Разве груше не больно? — спросил Уча, вытаскивая из дерева воткнутый в него острием топор.
«Началось, — подумал Гудули, — теперь только успевай отвечать на его вопросы!..»
— Ну, дорогой, если уж и деревья начнут испытывать боль от топора, тогда пиши пропало: не добиться человеку искупления своих грехов!
Гудули ждал нового вопроса, но Уча молчал. Он осторожно провел пальцем по отточенному лезвию топора и проговорил про себя:
— Конечно, больно. Еще как больно!
Гудули подозвал мальчика, усадил рядом с собой, положил руку на его огненно-рыжую голову и тихо сказал:
— Уча, сегодня твоему деду Гудули исполнилось сто лет.
Уча недоверчиво взглянул на старика и рассмеялся.
— Что ты ржешь, сопляк?
— Да разве и в прошлом и в позапрошлом году тебе не было сто лет?
— Сукин сын! Как это в позапрошлом году могло быть мне сто лет?!
— А сколько?
— Сколько! В прошлом году было девяносто девять, а позапрошлом — девяносто восемь! А сегодня стало сто!
— Да ну! Ты всегда был таким!
— Болван! Всегда таким пусть будет твой отец!
— Мама говорит, что тебе возраст не прибавляется и не убавляется… «Этот старый хрыч, — говорит, — остановил время».
Гудули посмотрел в улыбающиеся глаза мальчика и увидел в них свое улетевшее безвозвратно детство… Он отвел взор и глухо спросил:
— А не говорит она: смерть, мол, не берет старого черта?
— Говорит.
— Значит, я остановил время, да? Так она сказала?
— Так.
— Эх, дорогой мой, остановить время не в силах даже сто пар буйволов!
— А кто же может остановить его?
— Никто. Настанет, верно, день, и время само остановится…
Уча лег на спину.
— Гляди, солнце и луна вместе на небе! — воскликнул он.
— Видел, видел, сынок!
— А как же это — солнце и луна, и вдруг вместе?
«С ума меня сведет этот бездельник!» — подумал Гудули.
— Ну скажи, как это, а? — не отставал Уча.
— А вот так: небо — это божье око, и оно вмещает все — и день и ночь! — объяснил Гудули.
— Как божье око?
— О-о-о, отстань, ради бога! — рассердился Гудули.
— Скажи — как?!
Гудули прошиб горячий пот.
— Слушай: есть у тебя глаза?
— А как же!
— А ну закрой их! Быстро!.. Что ты видишь?
— Ничего. Темно!
— Открой!.. А теперь?
— Теперь светло!
— Ну вот. Так и божье око: оно видит одновременно и ночь и день.
— Так то бог, а то я! — присел Уча. — Разве мы одно и то же?
— Конечно, сынок, одно и то же! Весь этот мир принадлежит тебе! — Гудули крепко обнял и привлек к себе мальчика. Тот хотел спросить еще что-то, но Гудули, опередив Учу, закрыл ему рот рукой:
— Ни слова больше, иначе убью тебя и себя тоже!
Уча вырвался из объятий старика и, скроив жалкую рожу, попросил:
— Один, только один вопрос! Последний!
— Ну давай!
— Утром мама сказала, что мой папа мерзавец, сволочь, негодяй и сукин сын и что для нас он все равно что умер… Это правда?
У Гудули пересохло во рту.
— Правда, сынок… — проговорил он и вдруг спохватился: — Но ты не должен повторять этих слов! Как-никак он твой отец!
— А почему правда?
— Да потому, что человек, бросивший такого сына, как ты, он и есть сволочь!
Уча молча встал и направился к воротам.
«Не должен был я говорить этого! — пожалел Гудули. — Мальчику отец кажется ангелом… Откуда ему знать, какой он подлец!»
— Уча! — крикнул Гудули.
Уча шел, не оглядываясь.
— Уча, вернись, сынок!
Уча остановился.
— Слушай меня, мальчик! Твой отец не сволочь, а Тариэл, Автандил и Фридон[2], вместе взятые! Ты что, шуток не понимаешь?
