Современный болгарский детектив - [30]

— Но мы ведь не в кино, — подал реплику Манчев.

— Почему это деяние не совершил человек, до безрассудства влюбленный в Дору? — продолжал Данчев спокойно и все так же задумчиво. — Речь идет не о докторе Беровском, а о человеке, БЕДНОМ ДУХОВНО. Нищие духом способны ненавидеть до безумия...

— Тогда этот влюбленный идиот должен был заколоть Беровского, а не профессора! — взорвался Манчев. — Истинным любовником Доры является Беровский. А профессор — дело прошлое, больной, старый человек. Зачем его-то ревновать и убивать?

— Профессор? — улыбнулся насмешливо Данчев. — Разумеется, не он любовник. Любовник — доктор Беровский, и именно от него хотел избавиться, как вы выразились, влюбленный идиот.

— Так почему он убил не Беровского, а Астарджиева?

— По ошибке, — сказал Данчев.

— Хорошенькое дело! — простонал Манчев. — Где ж тогда следы этого идиота? Не сидел же он в гостиной в шапке-невидимке?

— Не знаю, — ответил Данчев. — Но я бы спросил тебя, товарищ: если бы СЛУЧАЙНО не позвонил телефон, осуществил бы Кодов (или Кодов — Беровский) свой заговор? Извините, — обратился он ко мне, — вы, товарищ майор, создаете с моим коллегой Манчевым сложный механизм, многочисленные колесики которого приводятся в движение, к сожалению, ТОЛЬКО чистой случайностью: телефонным звонком! Если бы телефон не зазвонил, профессор НЕ ВЫШЕЛ БЫ в прихожую, и в этом случае Кодов НЕ ВОНЗИЛ БЫ НОЖ. Я бы сказал, эта гипотеза ни в коей мере не серьезнее, чем с моим идиотом. И я не вижу прокурора, который бы построил сценарий убийства только на гипотетической вероятности. Мне не верится, что найдется такой прокурор!

Данчев сел. Мне стало жарко, несмотря на то что паровое отопление в гостиной не было включено на полную мощность.

— Много на себя берешь, дорогой коллега, — отозвался Манчев после непродолжительного молчания. — Представь себе, что о телефонном звонке заранее договорились и его подготовили. Почему невозможно заранее договориться, например, о том, что некто позвонит по телефону во столько-то? При условии, что этот «некто» — доверенное лицо. А? Что здесь невозможного? А твой идиот — это, извини, просто насмешка!

— Твой заранее условленный вызов по телефону — вероятность, равная нулю! — зло проворчал Данчев. — Потому что ни Кодов, ни Беровский не являются такими безумцами, чтобы довериться третьему лицу! Когда кто-нибудь замышляет убийство, он боится даже самого себя, сомневается в самом себе, не доверяет никому. Только в мире профессиональных преступников возможна такая договоренность: там за предательство платят пулей. Но не профессиональные же преступники Кодов и Беровский!

Манчев сказал с прежней уверенностью:

— Я думаю, ты доводишь некоторые вещи до крайности, дорогой! Есть ведь такие друзья, которые готовы умереть за друга, но не выдать его!

— Довольно, прошу тебя! — оборвал его Данчев грубо. — Если ты обнаружишь телефон, по которому «близкий» друг Кодова или Беровского якобы звонил профессору, и обнаружишь самого этого «друга», если ты внушишь ему, что он должен признать свою вину, — только в этом случае прокурор даст ход делу, опираясь на вашу гипотезу. Если ты добьешься всего этого, ты станешь Шерлоком Холмсом двадцатого века, не иначе.

— Хе-хе! — сказал Манчев, не засмеявшись.

И он рассказал историю ни к селу ни к городу, какой-то фильм: как какой-то известный гангстер позвонил дежурному инспектору полиции и сообщил ему название улицы и номер дома, где он только что совершил убийство, и что он ждет полицию, чтобы сдаться, так как ему это дело уже опротивело. Инспектор прибыл по указанному адресу, нашел труп убитого, а возле него — снятую телефонную трубку и рядом магнитофон, который непрерывно крутил слова «раскаявшегося» убийцы.

— Хе-хе-хе! — Манчев рассмеялся над своей выдумкой. — Может быть, в данном случае, — сказал он, — Кодов или Беровский подстроили такой же номер профессору? А почему бы и нет? Это не так уж трудно, верно, товарищ майор?

Мне не хотелось разговаривать. Я рассеянно смотрел, как за стеклами окон медленно сыплется снег.

В этот, я бы сказал, критический момент в гостиную стремительно вбежали сержанты Рашко и Наум. Рашко, более сильный, молодцеватый, нес, прижав к себе, серую шкатулку из толстой жести величиной с двухнедельного поросенка. Наум шел следом с физиономией средневекового алхимика, открывшего вдруг волшебную формулу превращения железа в золото.

Поставив шкатулку на стол, Рашко облегченно вздохнул.

— Мы нашли эту вещь в кладовой, товарищ майор! — отрапортовал он. — Она была завалена кучей старья.

«Великое дело!» — подумал я.

Но Манчев реагировал на эту находку бурно.

— Товарищ майор! — вскочил он. — Ручаюсь головой, именно это и передала Дора Басмаджиева человеку в красном шарфе!

Надежда блеснула в моей душе, словно я увидел наконец сквозь заросли амазонских джунглей спасительную тропинку. Мне захотелось протянуть руку добросердечному инспектору, этому неуклюжему тюфяку, этому невежде.

Крышка шкатулки не была заперта на ключ. Манчев вставил в замок острие своего складного перочинного ножичка, подергал, и на стол высыпалась куча бумаг: квитанции об уплате за электричество, за горячую воду, за телефон, чеки за купленные какие-то бытовые мелочи... Все это, конечно, было в стиле скряги профессора! Но две вещи произвели на меня особое впечатление: письмо из Ливии, на штемпеле которого была заметна недавняя дата, и объемистый блокнот, до отказа заполненный химическими формулами и набросками бактерий и вирусных микробов — одни имели форму палочек, другие были похожи на омерзительно изогнутые волоски и колесики.