Современный болгарский детектив - [207]

А сейчас прошу вас набраться терпения: я постараюсь объяснить свое поведение, которое, в сущности, было продиктовано единственно жаждой стать свободным, почувствовать себя исключительным и независимым, испытать переживания Икара, величие полета и гибели. Есть и четвертый путь, который позволяет добиться свободы, гражданин Евтимов, —   п р е с т у п л е н и е! Тут идет речь не о мелком правонарушении (когда, например, официант приписывает в счета или когда угоняется самосвал с гашеной известью), а о преступлении как проявлении духовности. Один древний мыслитель изрек: «Если нет бога, мне все дозволено». Но преступление имеет оправдание, если только есть этот бог; оно означает попрание запрета, стремление к идеалу, отнятому и неприемлемому для большинства людей. Я думаю, люди придумали себе бога, чтобы оправдать свою тягу к преступлению; мораль же как таковая терпит на практике крах и несостоятельна. Для того чтобы чего-то хотеть, надо его не иметь, разве не так? Скажите, может ли существовать государство без преступности? Все разновидности насилия выполняют функцию борьбы против насилия и произвола; в таком случае произвол имеет не только моральную, но и социальную подоплеку, а анархия воплощает в себе надежду на то, что мы когда-то водворим порядок. Разве я не прав, гражданин Евтимов?

Я чувствую, как вы ненавидите меня в этот момент. Вы понимаете, что я дошел до ручки, что упрекаю вас сейчас или, точнее, стараюсь вам внушить, что преступность вас кормила всю жизнь, что, противопоставляя себя злу, вы испытывали нужду в нем за счет собственной добродетельности, превозносили его и расценивали как дорогую антикварную вещь.   Б о р о т ь с я   с о   з л о м — значит   о х р а н я т ь   е г о, делать из него памятник, образец, а возможно (простите меня за смелость!),   в о с п р и н и м а т ь   е г о   к а к   д а н ь   в р е м е н и! Вот почему единственное назначение праведного человека в жизни — борьба со злом. Как мы забудем про свои моральные изъяны, если не будем их искать у других? А развенчивая чужое стремление к величию, не оправдываем ли мы тем самым собственную бездарность?

Ваша угрюмая молчаливость беспокоит меня. Сегодня я так и не смог почувствовать вас — выходит, не судьба; сегодня вы явно не в духе, видно, мое вызывающее поведение раздражает вас... А может,   о н о   в н у ш а е т   в а м   о п а с е н и е? Может, какой-то негодяй, вроде меня, способен пробудить в вас безмерное чувство вины? Тогда за что вы меня караете?

Но я затянул свой и без того долгий монолог, сосредоточившись на своем одиночестве, чей реальный образ — тюрьма; и в то же время, находясь здесь, рядом с вами, я стараюсь, пусть не совсем удачным способом, соприкоснуться с вашей человеческой доброжелательностью... Хорошо, я буду конкретен. Вы слышали о сентенции Питера? И знаете что-нибудь об этом обыкновенном смертном? Я тоже не имел чести быть с ним знаком, зато помню его сентенцию. А она гласит: «Всей своей волей и разумом, всеми своими чувствами и эгоизмом человек стремится к собственной некомпетентности!» Вы улавливаете очарование этого откровения? Сия гениальная проницательность окрыляет меня. Она свидетельствует о том, что мы постоянно рвемся к власти, а следовательно — к свободе. Рабочий мечтает стать бригадиром, бригадир — начальником смены, начальник смены — начальником цеха, начальник цеха — заместителем директора, заместитель директора — директором, директор — генеральным директором, генеральный директор — заместителем министра, заместитель министра — министром... Но означает ли это, что простой рабочий способен стать министром? Я затрудняюсь ответить, только мне кажется, что в век информации это вполне реально. Таков был и мой путь чиновника: чем более некомпетентным я становился в своем восхождении наверх, тем больше людей зависели от меня. Какое наслаждение быть властителем! А вы испытали подобное удовольствие?

Ваши пальцы нетерпеливо барабанят по столу, губы поджаты, а взгляд суров. Я нахожусь на шаг от возмездия, и вы тот человек, который отнимет у меня свободу, загонит в привычное русло... и все равно я питаю к вам самые добрые чувства, нуждаюсь в вас и уважаю, более того (извините за наглость) — сочувствую вам! Почему именно вы, гражданин следователь, желая сроднить меня с камерой и с уготованным мне смирением, подчинить мою духовную независимость надуманному правовому порядку, испытываете ко мне необоснованную ненависть? Это кажется абсурдным? И тот факт, что хотя я и подследственный, но превосхожу вас? Превосхожу опытностью, которая вам и не снилась, абсолютной, холодной рассудочностью. Я полагаю, что действую на вас удручающе, как ваша язва... хотя, клянусь, я этого не хотел. Но наше знакомство состоялось, и я не жалею о нем, хотя именно достигнутое взаимопонимание сегодня разлучит нас навсегда...

Вы бывали в Вене? Жаль, прекрасный город, несмотря на то что он заслоняет собой реку. Во всем его облике сквозит немецкая холодность и в то же время аристократическая изысканность. Герр Пранге бронировал мне номер в «Хилтоне», стоимость которого раза в два превышала все мои командировочные. Завтраки и напитки были даровыми, и я чувствовал себя богатым. Вы тут же меня упрекнете, скажете: неужели этот Искренов продался за медный пятак? Нет, гражданин Евтимов, я патриот и в известном смысле защитник достоинства нации. Мои коллеги, коммерсанты, готовы заключить убыточный контракт, лишь бы поиметь видеокассетофон, красивую, изысканную вещицу из золота, пять коробок виски или пять блоков сигарет. Но я не поддавался, давал Пранге понять, что если и продамся, то за большие деньги, что если его фирмы поживятся, то и я им обойдусь дорого, ибо я не мелкий мошенник, не любитель тихих удовольствий и невинных страстишек, а достойный противник. Пранге убедился, что для меня важен не барыш, не деньги как таковые, а   и х   п р е д н а з н а ч е н и е — добиваться с их помощью власти и свободы. Он смог удостовериться, что преступление для меня не обычное правонарушение, а подвиг, преодоление запретной черты, что позволяет тебе вырваться из людского муравейника.