Современный болгарский детектив - [194]

Сейчас я вам объясню, гражданин Евтимов, причину мрачных воспоминаний. Я бы не отнимал у вас драгоценное время, если бы не был корыстен. Поверьте, я не только не виню Анелию, но и глубоко ей признателен! Если бы ее наивность и романтичность одержали верх над эгоизмом, если бы она свое умение жить роскошно поменяла на скромное благополучие, то что бы стало со мной? Превратился бы в поглупевшего, заплывшего жиром скучного чиновника, который работает по восемь часов в день лишь для того, чтобы иметь право на восемь часов сна? Но тогда бы талант, которым так щедро одарила меня природа, увял, моя воля и разум — разрушились, чувства и восприятие — атрофировались, а сам я стал бы жалкой засушенной мухой, брошенной в паутину судьбы. Безвольным дарителем добра, которое в свою очередь существует по прихоти фортуны и питает зло.

Я чувствовал себя бесконечно обязанным Анелии за то, что мне не удалось ее бросить ни тогда, ни позднее, в пору моего пагубного восхода. Уже в той убогой гостинице с провисшими занавесками я знал, что моя супруга нужна мне навсегда, точно так же, как каменщику необходим мастерок. С ее помощью я сумел обмануть себя, и она окончательно сняла с меня вину. «Даже если я устрою скандал, — думал я, — даже если Анелия откажется от парикмахера, она легко поменяет красивые руки Пепо Голубого на быстрые ноги какого-нибудь футболиста. Разумнее наплевать на ее сладострастие... и почему бы мне не познакомить ее с моим любимым директором? Ведь он падок на рыжих женщин!» За пять лет, гражданин Евтимов, я добился того, о чем другие мечтают всю жизнь. Но я все еще был мелкой рыбешкой, не дорос до настоящего подвига...

8

Вы предупреждаете, что в моем распоряжении лишь пять минут? Понимаю и наконец вкратце отвечу на заданный вами вопрос. Но позвольте сначала принять таблетку рудотеля. Не беспокойтесь, гражданин Евтимов, тюремный врач не отказывает мне в этом безобидном удовольствии и выдает еженедельно по семь таблеток (он, бедняжка, боится, как бы я не отравился!). Я действительно расстроен. Всегда, вспоминая о Марианне, я испытываю необходимость в поддержке, в чем-то успокаивающем. Моя дочь — моя незаживающая рана, что-то вроде перенесенного инфаркта...

Вы всматриваетесь в эту сердцевидной формы табакерку? Последние два года я держу в ней лекарства. Мне подарил ее Пранге; он утверждал, что она очень старинная и сделана из серебра где-то на Кавказе, принадлежала фамилии Розенкрейцер и на ней выгравированы оккультные знаки. Эти магические символы мне не помогли, но я ни за что бы на свете не расстался с этой вещицей, так как в ней заключено все спокойствие, оставшееся мне в жизни.

Итак, вы спрашиваете: почему я, приверженец свободы и риска, набивал долларами банки из-под соленьев? Находите известное противоречие между моими красивыми словами и злыми деяниями? Вы справедливо заметили, в этом есть что-то примитивное, алчное, неэстетичное. Да, я ненавидел эти грязные деньги, товарищ Евтимов! Я должен был каким-то образом их унизить, сохранив себя. Потому что для меня имели значение не купюры, не деньги как таковые, а   ж а ж д а   в л а д е т ь   и м и. Мне доставляло удовольствие их комкать, швырять, обрекать на вечное одиночество. Когда я закручивал крышки на банках, я был отомщен!

9

Глаза Чешмеджиева излучали тепло и преданность; ковбойская рубашка была широко распахнута на груди, из кармана высовывался свежий номер газеты «Народный спорт». Очевидно, бессонные ночи, с их бдением и думами, отразились на здоровье дяди Илии, или по крайней мере сегодняшний погожий день положительно сказывался на его врожденной жизнерадостности.

Я открыл настежь окна в кабинете и предусмотрительно опустил шторы; как обычно, из-за солнечного света на мой стол легла тень решеток, а она отвлекала меня от долгих, мучительных раздумий, которым я уже давно не предавался. Меня не покидало ощущение, что я сейчас узнаю что-то неприятное о себе. Я привык к этим решеткам, свежеокрашенным в белый цвет; но с тех пор, как я приступил к делу Искренова, они на меня действовали угнетающе, превратившись в какой-то зловещий, мрачный символ. Полумрак, который разделял нас с дядей Илией, казался прохладным и романтичным.

— Вы действительно точны, как лондонский Биг Бен, — похвалил я его.

— Понимаете, товарищ полковник, мне нельзя опаздывать: я частник, жестянщик, а не государственный служащий.

Над его словами стоило призадуматься, но мне сейчас предстоял приятный разговор.

— Я выделил специально для вас время до двенадцати часов. Надеюсь, мы проведем его с пользой.

— За два часа я успеваю сбацать целое крыло, — застенчиво улыбнулся дядя Илия. — Так неужели я не сбацаю один вопрос?

— Не один, — поправил я его. — Итак, с кем и во сколько вы встречались тринадцатого февраля? Будьте осторожны, это число фатальное.

— Я догадываюсь, что вас интересует, товарищ Евтимов, поэтому начну напрямик. В три часа дня я находился в квартире Безинского.

— Вы меня ошарашили... а тот удалец, будущий самоубийца, был там?

— Я его застал в пижаме и халате, он брился. Покер был мрачен, как моя жена, но, скажу вам честно, совершенно не походил на человека, который собирается на тот свет. Он показался мне нервным и взвинченным. Торопился привести себя в порядок и вытурить меня.