Современные польские повести - [16]

И вот он сидит в перегретой, пахнущей аптекой кабине и смотрит на ускользающую землю. Самолет удалялся от прифронтовой полосы и поэтому мог себе позволить подняться на тысячу-другую метров. Бежали, а вернее, теперь уже перемещались назад озера, становясь все меньше и синее. Зачастили темно-красные крыши, скопища крыш. Вскоре промелькнет тонкая голубая нить — нижняя Висла.

Штауффенберг ее не заметил. Он снова был во власти очередного приступа облегчения: камень свалился там, на земле. Он ни о чем не думал, просто упивался своим состоянием. Дышал глубже, всей грудью. Ощущал расслабленность в коленях. Порой что-то ускользало из-под контроля — задергается щека, не успокоишь, но главное — это облегчение, огромное, физическое; едва осознанное, оно уже предвещает тревогу, продирающуюся сквозь все щели стены Великого Облегчения: дал ли условный сигнал Фельгибель? Все ли оказались на местах в Берлине, все ли началось так, как было предусмотрено?.. План «Валькирия» чертовски сложен, продуман до детали, его успех зависит от быстроты. Впрочем, нет, прежде всего зависит от Свершения. Того, на которое решился он. Штауффенберг знал, что большинство фельдмаршалов и крупных генералов обещали свою поддержку, но лишь при условии освобождения от присяги по причине смерти лица, на верность которому присягали. Они напыщенно и цветисто разглагольствовали о чести германского офицерства, но Штауффенберг прекрасно понимал, в чем загвоздка. Они отчаянно боялись Сатаны. При жизни он был неодолим. Живой, он вынуждал свое окружение постоянно и тщетно соперничать в погоне за его благосклонностью, а мертвый представлял разным людям широкие возможности, открывая перед ними, без преувеличения, исторические перспективы.

Все зиждилось на этой смерти. На одном трупе. Штауффенберг швырнул его к ногам всех этих фельдмаршалов, генералов, подполковников, майоров. Внезапно у него закружилась голова, даже тошнота подкатила к сердцу. Не потому, что убил (скольких?). А просто осознал вдруг, что одним движением — поставив портфель под стол — он осуществил тайные мечты многих и многих людей. Сколько же этих генерал-полковников благодаря ему смогут теперь круто изменить свою судьбу, стать новыми людьми… И вдруг понял, что и сам он уже не тот, каким был вчера или два часа назад. Не обезображенный, одноглазый калека без одной руки, с исковерканной другой, а творец истории.

Он сидел, уставясь прямо перед собой, то есть почти в самое солнце. Но еще пристальнее вглядывался в самого себя. Вглядывался в себя, но не так, как иные, те, кто и крупнейшие исторические события, радостные или трагические, невольно расценивает лишь со своекорыстной точки зрения. Он не набивался на роль исполнителя приговора Истории. Просто, когда выяснилось, что у него больше шансов, он взялся за это без рассуждений, даже не раздумывая.

Внезапное свое превосходство он ощутил, только представив себе всех этих генерал-полковников, которые болтали исключительно о своей присяге и испытывали моральные терзания при мысли о необходимости Свершения, словно барышни, увидевшие мохнатую гусеницу на подоле.

Таково было единственное проявление гордости — все же он швырнул им этот труп, освободил их от присяги. Теперь потребует взамен послушания…

…И тут же хоровод тревожных мыслей: дал ли сигнал Фельгибель, захвачено ли здание на Бендлерштрассе, начата ли операция «Валькирия», заняты ли объекты в Берлине?

Он метался в душной кабине. Заботы одолевали его — тем более что он мог только думать, а не действовать.

И снова волна просветления: свершил. Сделал то, что не удавалось никому прежде. Сколько их было, таких попыток? По крайней мере несколько. Ох уж эти фельдмаршалы! Он питал к ним уважение, вынесенное из стен офицерского училища. Но теперь вспомнилось то, что произошло немногим больше года назад с одним из самых продувных хитрецов, фельдмаршалом фон Клюге.

Весной 1943 года к Клюге под Смоленск удалось пробраться фон Герделеру, которого прочили в канцлеры. Фельдмаршал принял его весьма радушно, первый день набивал себе цену, на второй — со всем согласился. Герделер, как лицо гражданское, возвращался в Берлин на товарных поездах и на обратную дорогу потерял неделю. Наконец, грязный и голодный, он добрался до руководителей заговора, преисполненный гордости оттого, что ему удалось завербовать не кого-нибудь — командующего группой армии «Центр».

На него посмотрели, в лучшем случае, с жалостью. В день отбытия Герделера товарным поездом из Смоленска Клюге выслал самолетом адъютанта к Беку с категорическим отказом от участия и просьбой, чтобы его больше и не пытались ни во что вовлекать.

Несмотря на это, пробовали. Он слушал уговоры. Но Гитлер, словно догадываясь, что за душу фельдмаршала ведется торг, назначил его командующим на Западе, наделив широкими полномочиями, а к шестидесятилетию преподнес скромный подарок: четверть миллиона марок, что Клюге принял, униженно благодаря.

Любопытно, дошел ли Штауффенберг в своих размышлениях до этого пункта: ну погоди, все теперь тебе припомним. Наверняка подумал: получай своего покойника и отвяжись.