Современное состояние Великой России, или Московии - [5]

, схватить или убить Петра (ибо царь Петр находился тогда в своем загородном доме в Ображенском). Достоверно, что ночью стало известно о кознях против Петра. Вырвавшись оттуда и поспешно собрав свои вещи, он отправился в Троицу (это место, в 60 верстах, или 12 левках, от Москвы, известно знаменитым монастырем на двести монахов) и там начал со всей суровостью вести свои дела. Сначала допросили капитанов стрельцов, затем других сообщников. В чем они признались, нам неизвестно. Но нужно заметить, что за Петром в его убежище последовали многие бояре и стрельцы. А те, которые колебались, были призваны. Призваны были в Троицу и немецкие офицеры, которые не желали задеть и другую сторону, ожидая, что решат князь, еще бывший в силе, и царевна. Но с этой стороны им была предоставлена свобода остаться на месте или следовать приказу. Далее, для умиротворения Петра выступили разные бояре и сам патриарх, но, на беду для Софьи, все они примкнули к Петру, особенно патриарх, который со свержением Голицына рассчитывал получить простор для властвования и действительно его получил. Вскоре Петр затребовал к себе князя Голицына и начальника стрельцов, молодого боярина, очень знатного, почитаемого и очень любимого Софьей [19], а также казначея и других лиц из двора Софьи. Голицын и начальник стрельцов не были выданы. Когда же царь более настойчиво заявил свое требование, применив угрозы и силу, к Петру отправилась вместе с Голицыным сама царевна, но не была допущена. Итак, она вместе с ним возвратилась. Говорят, Петр после этого сказал, что, если ему не выдадут этих бояр, он осадит Москву и всю ее обратит в прах. Наконец их выдали. Голицын явился сам с обычной свитой, другого бесславно привели. Пред очи Петра Голицын не предстал, а был вызван и на ступенях дворцового крыльца выслушал обвинение, что он командовал по своему произволу, предпринимал походы без ведома царей, злоупотреблял печатью, уже дважды вел против татар огромное войско с громадными затратами и без всякого успеха. За это он лишается боярства и отправляется в ссылку. Приказано, чтобы он ехал в своей обычной карете, с несколькими слугами, а за ним может следовать супруга, два сына и остальная семья. Сначала местом ссылки был назначен Каргополь, в пустынной области близ Архангельска, а позднее Пустозерск, далекий край на границе Обдории и Сибири. Но так как еще много появилось против него обвинений, уже в пути его лишили всей почетной свиты, бросили на подводу, заковали в цепи и кандалы, и в таком виде он продолжал свой горестный путь. Прошел слух даже, что Голицына должны были возвратить с дороги и публично в городе казнить, но за него вступился царь Иван. А тот начальник стрельцов, по имени Шакловитый, поскольку он ни в чем не хотел признаваться, был бит кнутами (это особый род грубой плети). Потом он обещал, что перед смертью письмом сообщит светлейшему Петру весь ход заговора против него. Говорили, что он так и сделал. Петр, смягчившись этим признанием, даровал ему жизнь, но по настоянию бояр и особенна по требованию патриарха вынужден был согласиться на его казнь. Обезглавленного он велел похоронить в упомянутом монастыре (ибо все это там происходило) и через шесть недель приказал совершить по нем службу. После всего этого царевна Софья была отстранена от власти, лишена царских почестей, и было обнародовано, чтобы отныне в прошениях не упоминалось ее имя. Ей было предписано как можно скорее оставить дворец и удалиться в монастырь, что и было сделано на следующий день после нашего отъезда. О Голицыне и о царевне Софье потом распространялись удивительные слухи, как это обычно бывает в несведущем простонародье, исполненном разных страстей и вдруг получившем возможность низвергать. Но мы не имеем доверия к этим слухам. Со свержением этих правителей вся верховная власть перешла к Петру, который, как гласила молва, всегда был протестантом и ни в чем не желал подчиняться авторитету старшего брата Ивана, но, равный ему по духу, воле, доблести и физической силе [20], укреплял военную власть, что было необходимо из-за стрельцов, волею которых Иван должен был взойти на престол.

Наше изгнание

Пока дела шли таким образом, бежал из Москвы некий старец - так называются пожилые монахи, - строитель какого-то монастыря. Но в пути он был пойман и подвергнут допросу вместе со многими сообщниками. Его давно уже патриарх держал под арестом за какие-то католические, противоречащие греческим суждения, которых он придерживался и которые распространял. Говорят, Голицын хотел использовать его как средство для сеяния в народе унии и католической религии. Иные говорят, что другой партией он предназначался на патриаршество. Как бы то ни было, мы передаем то, что слышали. Итак, он на допросе сказал, что знал о некоторых действиях и отговаривал от поступков, направленных во вред Петру, тем не менее прошел слух, что он не дал нужных показаний и что ему отрубили ноги, руки и голову. Но теперь мы слышали, что он брошен в карцер, где его и держат. Говорят также, что его спрашивали, были ли иезуиты сколько-нибудь осведомлены об этих действиях и не получал ли он от них советов или наставлений, касающихся веры. Он сказал, как и должно было, что они ни о чем не знали, да и в самом деле мы этого человека не видели и не знали и не имели с ним никакой связи. Тем не менее из-за него о нас пошла молва и разговоры среди еретиков и схизматиков, особенно среди духовенства и у патриарха, который воспользовался случаем начать действия против нас, и никто ему не противился. Ведь Голицын был в ссылке. При нем он не решался что-либо предпринять, хотя пускал в ход все уловки, чтобы добиться указа против нас. Уже тогда еретики судачили между собой, что у нас с ним какие-то общие интересы. Другие отрицали это, говоря, что если бы были какие-то интересы, то нам уже не уехать и не снести головы. А другие говорили, что, как бы то ни было, виновны мы или не виновны, мы будем изгнаны. Поэтому 2 октября старого стиля, то есть 12 нового стиля, в среду, когда мы закончили наше богослужение и ничего подобного не ожидали, появился какой-то писарь и позвал нас в посольский приказ, где нас ждал подьячий этого приказа. Когда мы явились, он велел расступиться стоявшим вокруг советникам и помощникам и обратился к нам с такой тирадой: