Современное искусство - [38]

Шрифт
Интервал

— Не драматизируйте. Я не собираюсь сдать его ФБР. А сейчас иду спать. Если вы мне понадобитесь, я вас позову. Во всяком случае — услышите грохот, спуститесь вниз.

Час спустя, когда Беллин храп доносится наверх, Лиззи прокрадывается к телефону. Двери между ней и Беллой нет, поэтому говорить свободно не удастся, зато она, по крайней мере, услышит голос Пола — все легче.

Прикрыв трубку ладонью, Лиззи вываливает и как Сэм всучивал ей косяк, и как Нина просила ее ничего не рассказывать Белле, и как Белла ее расспрашивала.

— Он тебя завлекает.

— Глупости, — отрезает она, хотя и сама так думает. — В соседней комнате была Нина.

— Ну и что? Приеду, я с ним разберусь. Как у вас с погодой? Солнце светит?

— Вроде бы. Ты точно приедешь?

— Разумеется. В пятницу.

— Есть одна загвоздка: возможно, в пятницу мне нужно будет ее куда-то отвезти. Ей надо кого-то навестить. Но сейчас я не могу говорить об этом.

— Так что, мне не приезжать?

— Что ты! Просто я надеялась, что эта поездка не придется на пятницу. Не терпится тебя увидеть.

— А мне тебя. И очень хочется познакомиться со старухой не накоротке. Так что до пятницы. Тогда и поговорим.

— Что нам мешает поговорить сейчас?

— Какой смысл. Ты шепчешь все равно как в церкви. И потом, я пишу — как бы краска на палитре не засохла. Дорогущая. Красный кадмий.

Стоит Полу сослаться на работу, и Лиззи неизменно отступается, но на этот раз, едва она кладет трубку, как ее захлестывает обида. Вот если б он захандрил, уж как рьяно кинулась бы она его подбадривать, с какой любовью, с каким пониманием. Она бы висела на телефоне час за часом, пока он не воспрянет духом. Она лежит на узенькой кроватке в гостевой, держит так и не раскрытый «Виллетт»[82] и вспоминает, как после первой их ночи они шли по Бродвею завтракать, столкнулись с Хизер, и та увязались за ними. Позже, когда они сидели на ступеньках Батлеровской библиотеки[83], Хизер сказала: «Ты с ним нянчишься. Впрочем, дядечкам на возрасте, видно, это и нужно».

— Так, где ваш друг будет спать? — спрашивает ее наутро Белла. — Этот ваш художник, напомните, как его зовут.

— Пол. Пол Догерти.

— В гостевой вам вдвоем будет тесно — кровать там узкая, а пустить вас в свою спальню мне что-то не хочется. В смысле вдвоем. Знаете что, перебирайтесь-ка вы в мою спальню, а его поместите в гостевую.

— Спасибо.

— На моей кровати надо переменить белье. Возьмите у Нины чистое.

И вот Лиззи в первый раз входит в спальню, в ней слегка попахивает какой-то мазью, а вот и комод, где хранятся, а может, и не хранятся их снимки. Фотографии Клея Мэддена, разумеется, тут нет, даже на шатком секретере, он у Беллы вместо прикроватного столика. Стены и те голые, лишь у окна висит маленькая абстрактная картина в серо-зеленой гамме с буквами Б.П. в углу.

А вот и кровать, старинная, темного дерева, высокая, по углам ее четыре столбика, венчающиеся резными ананасами; кровать и короче, и уже современных — очевидно, здесь Клей Мэдден с Беллой и спали. Прежде чем стянуть с кровати старомодное синее одеяло за отороченный лентами край, Лиззи почтительно обходит кровать кругом.

В дверях возникает Сэм, нога его, как всегда, ходит вверх-вниз в ритме стаккато.

— Помощь не требуется?

— Нет, я справлюсь, — говорит Лиззи, он тем не менее входит, приподнимает матрас, чтобы ей легче было высвободить простыню. Она стягивает простыню, тем временем он нагибается и вырывает простыню у нее из рук.

Лиззи аж подпрыгивает.

— Что это с вами, барышня? Вы всегда такая дерганая?

— И вовсе я не дерганая.

— А то нет. Не иначе как из-за меня. Вам не по себе и не иначе как из-за меня? Вот уж чего не хотел бы. Просто вы мне нравитесь, только и всего.

Она снова отвечает, что и он ей нравится, и на этот раз добавляет:

— И я люблю Нину.

Он смеется, барабанит пальцами по столбику кровати.

— Конечно, любите. Кто ж не любит Нину? Разве что злыдень какой-нибудь. Вы что, думаете, я этого не знаю? Думаете, не знаю, что мне, как ни старайся, нипочем таким не стать. Только временами мне метится, что я все равно как Иуда, понимаете, о чем я? Словом, пригвождаю ее к кресту.

— Мне нужно взять белье, — говорит Лиззи и робко продвигается к двери.

— Конечно, нужно, а то нет. Если хотите, я уйду. Только скажите.

Лиззи выбегает из комнаты.

К обеду Сэм приносит из своего грузовичка бутылку вина и понуждает всех, даже Беллу, выпить.

— Ну же, от этого кровь побежит быстрее, — говорит Сэм и подмигивает.

Потом сообщает Белле, что обошел ее владенья и обнаружил там заросли люцерны, а от люцерны, говорит он, для артрита пользы побольше, чем от любых таблеток.

— Ей индейцы врачевали, а они были почище наших докторишек. Эти ребята, они свое дело знали туго.

Тут звонит телефон, Лиззи вскакивает, но Белла удерживает ее.

— Отведите меня к телефону, — велит она Сэму и протягивает ему руку. Но он подхватывает Беллу, презрев ее протесты, вместе со стулом и относит в холл.

Когда он возвращается, на лице его играет ухмылочка, и Лиззи как можно более шумно отодвигает стул и принимается, громыхая вилками-ложками, чтобы заглушить Беллин голос, собирать посуду. Тем не менее разговор слышит и она.


Рекомендуем почитать
Восставший разум

Роман о реально существующей научной теории, о ее носителе и событиях происходящих благодаря неординарному мышлению героев произведения. Многие происшествия взяты из жизни и списаны с существующих людей.


На бегу

Маленькие, трогательные истории, наполненные светом, теплом и легкой грустью. Они разбудят память о твоем бессмертии, заставят достать крылья из старого сундука, стряхнуть с них пыль и взмыть навстречу свежему ветру, счастью и мечтам.


Катастрофа. Спектакль

Известный украинский писатель Владимир Дрозд — автор многих прозаических книг на современную тему. В романах «Катастрофа» и «Спектакль» писатель обращается к судьбе творческого человека, предающего себя, пренебрегающего вечными нравственными ценностями ради внешнего успеха. Соединение сатирического и трагического начала, присущее мироощущению писателя, наиболее ярко проявилось в романе «Катастрофа».


Сборник памяти

Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.


Обручальные кольца (рассказы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Благие дела

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дети Бронштейна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.