Современная югославская повесть. 70-е годы - [147]

Доне помолчал, как бы собираясь с мыслями.

— Надо было остаться дома со стариками!

— Почему? — удивился Сашо.

Доне не ответил. Темнота словно нарастала, растворяя в себе его самого.

— Почему ты так считаешь? — не унимался Сашо.

Доне махнул рукой, а может, сделал какой-то другой жест. В темноте не понять. И, чуть подавшись вперед, прошептал:

— Ладно. Я сказал просто так.

Но Сашо не проведешь. Нет, не просто так он сказал. Он же видел, как нервничал брат последние дни. Однако сейчас ему было не до пререканий. Долгие месяцы подготовки, уход из дому, предстоящая встреча с товарищами — все это сейчас захватило его целиком. Он понимал, что многим обязан брату. Кто, как не Доне, наставил его на путь истинный, на путь, что зовется классовой борьбой? Это он связал его с Драганом Илкоским и Кузманом Димитриеским — руководителями СКОЮ в Тетове, он его рекомендовал, и, наконец, это он раскрыл ему значение борьбы, которую ведет партия. Стало быть, он вправе о нем беспокоиться. Правда, Сашо уже не ребенок, в другой раз он бы ощетинился, но сейчас смолчит. Пусть брат говорит, ему и карты в руки, а Доне только и сказал:

— Пошли! Лучше на десять минут раньше, чем на пять позже.

Сашо Симческий вспоминал это, глядя на идущих к церкви крестьян. Преждевременные морщины на лицах. Идут на собрание. Муф назначил собрание; а Сашо, как связной, оповестил людей, переходя от дома к дому. К счастью, Селица невелика. Крестьяне, услышав крик: «Эй, хозяин!» — в страхе приоткрывали дверь и, только узнав, что в село пришли их дети, вздыхали с облегчением, хотя в глазах еще оставался вековой, неизбывный страх. «Ничего удивительного, — думал Сашо. — Война есть война, каждый день приносит смерть и разлуку».

Он опять закурил. Сигареты успокаивали. Правда, от курения он начал кашлять — это в восемнадцать-то лет, — но бросить не хватало воли. О том, что он курит, дома знали только Доне и Ольга. Дважды в гимназии его ловили в уборной с сигаретой и оба раза снижали оценку по поведению. Даже после этого он не бросил. В рюкзаке у него лежат три пачки итальянских сигарет, он их достал через соседа Славчо Маслака, известного тетовского спекулянта, но Сашо они не по душе — чересчур слабы и быстро сгорают. Раз-другой затянешься, и нет. Впрочем, как и все итальянское — на фу-фу! Поэтому он захватил с собой еще с килограмм махорки. От нее во рту горько, зато тяжелый дым успокаивает растревоженную душу.

Надо бы выйти на веранду и закончить разговор с Доне. Не годится, чтоб между ними оставалось что-то недосказанное. Брата он любит и уважает, ну, а если и спорит с ним, то потому лишь, что думают они по-разному. Имеет же он, черт подери, право на собственное мнение! На веранде послышались шаги — это Доне возвращается в комнату. Открыл дверь и молча подошел к рюкзаку. Вот он взял полотенце, что-то поискал — ага, мыло, — затем выпрямился и зашагал к двери, пробормотав:

— Пойду умоюсь!

Полотенце и мыло — всего лишь предлог, чтоб вернуться в комнату. Сашо уверен: брат уже остыл и теперь хочет показать, что предал забвению недавнюю стычку. Сашо любит брата таким — с его добрым щедрым сердцем, не помнящим обид.

— Доне, забудем! — сказал Сашо, решив первым пойти на мировую.

Доне остановился посреди комнаты и посмотрел ему в глаза.

— О чем ты?

Сашо подошел к нему и легонько стукнул кулаком в грудь. Брат на три года старше его, но ростом пониже.

— Забудем наш разговор. Ладно?

Доне улыбнулся. Сашо знает, что теперь с его души камень свалился.

— Хорошо, — согласился Доне.

— Глупо нам с тобой спорить об этом.

— Да нет, не глупо, — возразил Доне, — особенно если один прав.

— Ты за свое? — вспылил Сашо.

Доне утвердительно кивнул. Они стояли посреди комнаты, готовые ринуться в бой.

Наконец Сашо не выдержал:

— Думаешь, война, а на войне чего не бывает, даже может случиться и самое худшее. Если меня убьют, ты будешь считать себя виновным.

Доне опять кивнул.

— И чтоб освободиться от чувства ответственности, хочешь вернуть меня назад?

— Не поэтому. Есть другие причины.

Доне умолк.

— Говори, раз начал.

— Тогда слушай, — неуверенно заговорил Доне. — Мы полагали, что отряд будет хорошо вооружен. Ты же знаешь, что нам не удалось захватить военный склад. Теперь трое из нас, можно сказать, туристы, револьвера и того нет. Максимальная вероятность погибнуть, это во-первых.

— Значит, опять твое чувство ответственности.

Доне резко взмахнул рукой, и полотенце колыхнулось, точно флаг.

— Глупости. Не о том речь. Просто ты мне слишком дорог.

Довод вполне убедительный. Ничего не возразишь.

— Думаешь, не мудрено погибнуть? — спросил, помолчав, Сашо.

— Да. Мы плохо вооружены, идем наугад, не знаем людей. Поди разберись, кто друг, а кто враг. Пока не присоединимся к бригаде, мы ежечасно, ежеминутно рискуем жизнью.

Разговор шел трудно.

— Ты испугался? — спросил вдруг Сашо.

— А ты как думаешь?

Сашо вскинул голову.

— Нет, но хочу быть уверенным.

— Нет, не испугался, — сказал Доне, не глядя на него. — Я не из пугливых. Пора бы тебе знать хоть это.

— Ну, а во-вторых? — спросил Сашо, полагая, что речь пойдет об Ольге, и заранее готовя ответ.

— Второе — это родители, — неожиданно ответил Доне.