Современная венгерская проза - [10]

Иза теперь поцеловала ее: мать наконец была в безопасности, под теплой шалью, они обе могли немного расслабиться. Губы у дочери были холодными — холодными необычно, каждая по отдельности, словно каждая частица ее тела стыла сама по себе. Ей было тридцать девять лет, когда родилась Иза; она уже считала, что никогда больше не будет держать в руках ребенка, так они и доживут до старости, с памятью об ушедшем сыне. И вот у них появилась дочь, которая прежде научилась говорить, чем ходить, была умна и не по-детски серьезна. Мать не встречала в жизни людей, похожих на Изу, — правда, она догадывалась, что не так-то уж много способна понять в ней, что жизнь Изы, ее книги, ее мир даже в малой мере ей недоступны. Пешт… Она даже не видела новой квартиры Изы, знала лишь, что та живет где-то на Кольце и что совсем недавно туда переехала. Винце был уже болен, когда Иза сменила жилье, и мать не смогла к ней поехать, посмотреть квартиру. Как, должно быть, удобно будет жить в современной комфортабельной квартире! То-то удивится Капитан, очутившись на четвертом этаже!

Она вздрогнула от звонка в дверь и поняла, что незаметно задремала на диване.

В первый момент ей показалось, что она в доме одна; всполошившись, она сбросила с себя шаль, чтобы бежать открывать, — и тут лишь увидела Изу, которая стояла у окна, прижавшись лбом к стеклу, и смотрела в темноту двора. Стрелки часов почти не сдвинулись с тех пор, как она забылась; сон пришел к ней — и сразу же улетел, вспугнутый звонком. Кто это может быть? Круг их друзей распался еще в двадцать третьем году; до реабилитации Винце они жили отшельниками. У тех же из прежних знакомых, кто после войны, когда доброе имя Винце было полностью восстановлено, не прочь был бы возродить былые отношения, — Винце вместе с Изой быстро отбили охоту к этому; она, мать, еще могла бы простить людям, пусть не всем, лишь некоторым, их неверность, но эти двое — ни за что. Так что общество, вхожее к ним в дом, — в дом! — было довольно странным: бакалейщик Кольман, соседка Гица, мастерица по епитрахилям, продавец газет, еще один продавец, из табачного киоска, почтальон на пенсии, учительница, с которой они сидели по вечерам у музея, Деккер, Антал да несколько мальчишек с рогатками и разбитыми коленями из школы на углу — эти приходили к ним в сад ради Винце, который учил их делать стрелы и вытачивать крючки для удочек. Все знали, что после шести вечера гостей у них принимают не очень охотно: в это время они пили кофе на ужин, а когда Винце стал приближаться к восьмидесяти, в семь он уже ложился спать. «Это Кольман, должно быть», — подумала старая и испуганно замахала Изе. Кольман еще ничего не знает, он станет расспрашивать подробности и задержится надолго. Бакалейщик всегда интересовался здоровьем Винце, не было дня, чтобы он не забежал узнать новости, — если она сама не заходила в лавку за покупками.

— Не бойся, не впущу, — спокойно сказала Иза. — Ложись-ка, я сама поговорю с Кольманом.

Как хорошо, что Иза здесь; она бы вот не смогла быстро отделаться от Кольмана. Сколько она себя помнит, она никогда не умела отделываться от людей. Донесся скрип входной двери; старая теперь была уверена, что не ошиблась и это действительно Кольман, иначе Капитан не сопел бы так дружелюбно: он боялся чужих и лишь Кольмана не боялся, тот всегда приносил ему из лавки какие-нибудь остатки: репу, капустные листья. Она слышала, как Капитан запрыгал обратно в сарай; других звуков она не улавливала. Кольман не здоровался, Иза тоже. Почему они молчат? Кольман всегда был таким громогласным. Видно, он все-таки знает уже, что произошло, потому и молчит. Она села, поправила юбку. Что-то тревожное чудилось в этой тишине.

Гостем был Антал.

Сначала она не узнала его; по фигуре только видела, что это мужчина; но Иза вновь зажгла люстру, и старая этого так испугалась, что вскочила с дивана и направилась было в другую комнату. Иза остановила ее.

— Куда ты? — сказала Иза. — Посмотри, это не Кольман.

Ей стало стыдно, она села обратно и опять накрыла колени платком. Она поняла просьбу, прозвучавшую в голосе дочери, просьбу не оставлять их вдвоем, и осталась, хотя что-то внутри противилось этому. Глупо, конечно; Иза и Антал всегда держатся так, будто между ними ничего не было, так что ей не придется быть свидетельницей неприятных для постороннего сцен. Они и прежде, будучи еще мужем и женой, в пору их любви, напряженной, нелегкой, были сдержанны при посторонних, почти противоестественно сдержанны; теперь же они будут вежливы и корректны. Расставшись, вот уже семь лет Антал и Иза при встрече всегда были подчеркнуто вежливы друг с другом.

Но все же ей было немного не по себе, когда она видела их вместе. Иза любила Антала; она никогда не говорила о своих чувствах к нему, но они прорывались в ее голосе, светились во взгляде, которым она его провожала; мать и сама не знала, почему Иза развелась с ним. Что-то ужасное должно было произойти между ними, и это было тем более тревожно, что ведь они жили здесь, под одной крышей со стариками, постели их разделяла только стена — и за этой стеной никогда не слышно было ни ссор, ни даже громких сердитых слов. Просто в один прекрасный день они заявили, что разводятся, и Иза не стала объяснять почему. Правда, Винце и не просил объяснений — только лицо у него помрачнело, он покачал головой, поцеловал Изу, потом Антала — и ушел в кухню.