Современная швейцарская новелла - [135]

Владелец таксомоторного парка ушел первым, раньше обычного. Секунду-другую постоял в холле, будто хотел что-то сказать. Потом, задержавшись у двери, пожелал мужу госпожи Траксель скорейшего и полного выздоровления.

Зубной врач, уже попрощавшись, добавил:

— Похоже, этот господин самонадеянный тип. Хоть бы себя пожалел. Ведь он запросто может поскользнуться и упасть! Я только хочу обратить на это ваше внимание, на случай, если что-то в самом деле произойдет…

А в дверях душевой новый клиент чуть было не сбил ее с ног. Сам вид его испугал ее не меньше толчка, она даже не сразу пришла в себя, поэтому не может припомнить, извинился ли он; подпрыгивая на здоровой ноге, он необычайно проворно проскакал вдоль шкафов, упираясь в них руками. Вскочил на весы — кстати, очень дорогой марки, — не отрегулировав их, что, конечно же, весам на пользу не пошло. Стоя на весах, он держался прямо, двигая гирьки туда и сюда до тех пор, пока коромысло не застыло, и после этого бесцеремонно почесал культю. Весь его вид и эти скребущие звуки так неприятно ее поразили, что она волей-неволей отвернулась и вышла. Она была потрясена до глубины души. И даже больше, чем сам его вид — культя была красная и вся в рубцах, — ее поразила мысль, как такой человек может существовать без посторонней помощи. Ей показалось, ему не было и сорока, и выглядел он, в общем, довольно моложаво.

Когда он, скромно одетый, с сумкой под мышкой, вышел из раздевалки и вежливо, как и другие клиенты, попрощался, никто бы не сказал, что он одноногий.

Он, правда, немного прихрамывал и опирался на палку. Но ведь многим людям трудно ходить без палки просто из-за того, что у них больной позвоночник.

Так она оправдывала массажиста, а заодно и себя. Случись ей тогда работать в холле, она бы тоже не заметила ничего особенного, говорила она.

Массажист вспоминал, что новый клиент в одежде ничем не отличался от других, вот только, был он тогда с палкой или без нее, массажист запамятовал. Вел он себя тоже как все, ни более шумно, ни более требовательно, охотно готов был поддержать разговор.

— Мне этот клиент не мешает, — закончил свой рассказ массажист.

Траксель же считал, что сразу выдавать ему абонемент было опрометчиво, и почти все с ним согласились.

У нового клиента, как и любого другого, было в парилке свое постоянное место: из-за увечья он предпочитал слабо освещенный уголок возле печи (чему все остальные были рады). Там ему не приходилось забираться наверх, но он мог, оттолкнувшись здоровой ногой от пола, подтянуться на руках… точно так же, как это делали другие, люди без увечий.

Клиенты понимали друг друга без слов — достаточно было взгляда, и все сразу вспоминали замечание одного из них: «Он прыгает на полку, как курица на насест».

Массажист находил такие сравнения пошлыми, и жена Тракселя была совершенно с ним согласна.

Прямо клиенты на Хуггенбергера (на одноногого, как они его называли между собой) не жаловались.

Но они то и дело бросали реплики вроде: «Здесь каждый знает, как подобает себя вести, каждый!» Минимум того, что от человека требуется, так это: хорошенько, с мылом, помыться, не развешивать в парилке купальные простыни — ведь это вам не сушилка, — в комнате отдыха не занимать ими места, не приносить с собой в парилку газеты, а воду лить на камни только с общего согласия.

От сауны Тракселя они не отказались, не поменяли ее на другую… они просто стали приходить в другой день, ибо неохотно отказывались от своих привычек.

Все они были деловыми людьми, а этот калека приходил и уходил, когда ему вздумается, у него, вероятно, и постоянного-то места работы не было, они же вынуждены планировать свой день, учитывая интересы своей клиентуры, и не потерпят такого к себе отношения.

Траксель между тем то и дело ненароком слышал, как клиенты то в раздевалке, то в душевой, то в комнате отдыха говорили о Хуггенбергере. И однажды вскользь заметил, что, увы, не может взять да и вышвырнуть его.

Как-никак, а Хуггенбергер тоже человек! Он приобрел абонемент на десять сеансов, и это сильно осложняет дело.

— При желании всегда можно найти причину, — возразил на это один из клиентов.

— Я бы ему, конечно, никогда не выдал абонемент! — сказал Траксель. — Сразу бы разобрался, что за человек этот Хуггенбергер, стоило лишь немного с ним поболтать, как я это делаю с каждым новым клиентом. Избави боже от подобной клиентуры. Ну а этому я бы отказал, будь он даже на двух ногах.

Клиенты с готовностью согласились, что Хуггенбергеру вообще не место в этой сауне.

Приходил Хуггенбергер в самые разные дни и тем злил постоянных клиентов, которые, стараясь избежать его общества, теперь также приходили нерегулярно. Им для этого пришлось перестроить расписание всей недели, и это вызвало у них еще большее раздражение. Они считали, что у каждого человека должны быть свои твердые привычки.

С некоторых пор по вечерам Траксель доставал абонемент Хуггенбергера (одноногого, теперь он и сам его так называл) и облегченно вздыхал, если еще на одном из десяти белых полей стоял штемпель.

Хуггенбергер бывал в сауне не каждую неделю, как другие; он приходил то раз в две недели, то раз в месяц, а то и вовсе исчезал месяца на два, а потом, когда о нем успевали забыть, появлялся за одну неделю дважды. Когда в его абонементе оставалось последнее белое поле — перед этим он не появлялся в сауне шесть недель, — новый массажист, которому строго-настрого было приказано не возобновлять Хуггенбергеру абонемент, взял да и выдал ему новый, хотя и клиенты всячески намекали ему, что этого делать не следует. Тракселю и на этот раз пришлось извиниться перед клиентами, объяснить это непростительным легкомыслием и недосмотром массажиста и заверить их, что такое больше не повторится.