Современная португальская повесть - [37]

Вокруг Лины толкутся служанки. Натыкаются друг на друга и кричат, вместо того чтобы прийти на помощь раненым. Дона Клара переводит обезумевший взгляд с мужа на сына. Точно в улыбке, кривится ее рот. Она исторгает тихий стон, за которым следуют долгие несмолкающие рыдания.

Бьющийся из дверей резкий свет падает на бледное лицо Диого, который корчится от болей в животе.

— Это я… — задыхаясь, шепчет он. — Мешки с ячменем… это я, отец, я…

Изумление и ярость вспыхивают в затуманенном взоре Элиаса Собрала.

— Замолчи!

Он кричит неожиданно громко для себя самого. Потом закрывает глаза. На впалых щеках от усилия выступает пот. С плеча и шеи стекает кровь. Стекает и пачкает пиджак и рубашку.

В этот момент прибывший из поселка отряд вооруженных полицейских заполняет двор. Впереди сержант Жил, капрал Жанейро и Асдрубал Камашо.

Сидя на полу, Лина держит в руках голову отца и гладит ее, а окровавленная рука Элиаса Собрала все еще грозит сыну.

21

По ту сторону Лаже, почти у дубовой рощи, Палму останавливает тошнота, подкатывающая с минуты побега из сада Элиаса Собрала. Тщетно он всматривается в расстилающиеся перед ним поля. Глаза режет, во рту горечь. То и дело он сплевывает горько-кислый желудочный сок, с силой закрывает и открывает глаза.

Земля бежит из-под ног. Качаясь, он, точно пораженный идущим с небес светом, вскидывает вверх голову. Там, в вышине, в необъятном просторе, мерцают звезды. Свет их слепит Палму. Головокружение расслабляет. Ноги подкашиваются. Какое-то время он удерживается на пятках, потом подается вперед и, потеряв равновесие, падает как в пропасть.

Он лежит, вытянувшись во весь рост и уткнувшись лицом в комья земли. Лежит, не в силах пошевелиться. Вокруг него сгущается тишина, становится плотной, невыносимой. Сколько он будет так лежать? Опираясь на руки, он приподнимает голову.

По гребню Алто-да-Лаже, четко вырисовываясь в беловатом свете звезд, движутся друг за другом тени.

С трудом Палма поднимается. Берет ружье и идет к зарослям. Но как только деревья обступают его со всех сторон, ему начинает казаться, что неотвратимая опасность рядом, следует по пятам, приближается с каждой минутой.

Около оврага он останавливается. А вдруг они здесь, вдруг поджидают его, спрятанные темнотой, со взведенными курками карабинов? Он пытается удостовериться и, бросив камень, вызвать в стане врагов ложную тревогу. Но появление Ардилы, которая радостно прыгает вокруг и виляет хвостом, успокаивает его, говоря, что путь свободен.

Увидев измученного и задыхающегося Палму, ни Аманда Карруска, ни Мариана не двигаются со своих мест. Не произносят ни слова. Вид его подтверждает их подозрения.

Уход через окно, исчезновение ружья, брошенный не на месте ящик с патронами и, наконец, оставленный беспорядок толкнули их на мысль, что он пошел привести в исполнение то, чего втайне они так боялись. Все так же не произнося ни слова, они не спускают с него воспаленных глаз, не отводя усталых, изможденных лиц.

Пришедшая в голову на пороге дома не до конца ясная мысль постепенно завладевает Палмой. И вдруг странное чувство уверенности придает силы. Движимый упорством отчаявшегося человека и ничего не замечая вокруг, он идет в комнату, возвращается с ящиком патронов и ставит его на стол. И только тогда, когда он перезаряжает ружье, ему приходит в голову, что его домашние смотрят на него, как на преступника. На какое-то мгновение горькое чувство колеблет его решимость.

— Что вы на меня так смотрите? Ну, говорите!

— Говорить… Зачем? — прерывает его Аманда Карруска. — Ты был у Элиаса Собрала и стрелял в него? Это ты хочешь, чтобы тебя спросили?.. Нет нужды спрашивать. И так все ясно. Вот только не ясно, почему ты здесь. Бежать тебе надо!

— Бежать?

Треск затвора пугает женщин. Они встают.

— Что хочешь делать, отец?

Прищурившись, будто вглядываясь в даль, Палма поднимает руки, призывая к тишине.

— Погасите свет, — тихо командует он. — Погасите и марш в комнату к парню.

Ни Аманда Карруска, ни Мариана не двигаются с места. Тогда Палма грубо выталкивает их. Сапогами он разбрасывает тлеющие угли и топчет. Постепенно хижина погружается в темноту, и только в прямоугольник двери льется холодный свет звезд.

— Держите Бенто, если он проснется!

Следом за женщинами он гонит прочь Ардилу. Потом, пригнувшись, выходит во двор и прячется в высокой траве.

Какое-то время его острый глаз внимательно обследует полосу холмов, склоны, чернеющую опушку дубовой рощи. Вдруг он вскидывает голову.

По склону, ведущему в овраг, прячась за кустами и каменистыми выступами, осторожно движутся человеческие тени.

Он встает, вскидывает ружье, спускает курок.

Выстрел рвет тишину ночи в клочья. Эхо носит его по холмам. Носит долго. Потом умирает. Четверо подаются назад, уходят на расстояние, недоступное для старого охотничьего ружья. Один из них прихрамывает.

Палма перебегает в другое укрытие. И пока он вновь заряжает ружье, там, на склоне, мгновенные вспышки озаряют кустарник, а тут, над его головой, со свистом летят пули. Глухо стонет стена лачуги, звенит разбитая черепица.

Палма, затаившись, следит за склоном. Один из четверых, вскинув вверх руку, призывает идти вперед. Остальные противятся, опасаясь новой перестрелки, и в явном смятении перебегают с места на место, стараясь найти лучшее укрытие. Потом, как сговорившись, сходятся вместе. Спустя какое-то время двое направляются в сторону дубовой рощи. Один, прихрамывая, опирается на руку второго. Двое других расходятся в разные стороны и, отойдя на приличное расстояние, останавливаются.