Современная португальская повесть - [30]

Уже перейдя на другую сторону, старуха слышит шаги.

— Это ты, Мариана?

Изменившийся голос Аманды Карруска настораживает Мариану. Она молча подходит к бабке, наклоняется, пытаясь заглянуть ей в лицо.

— Арестовали твою мать! — бросает ей старуха. — Пришли за отцом, за ним, а взяли ее!..

Она отстраняет внучку и бежит.

— Пригляди за братом. Я разбужу поселок, криком подниму всех на ноги!

— Бабушка, послушай. Поди сюда!..

Выбиваясь из сил, Аманда Карруска останавливается. Но ярость гонит ее вперед. Осознав, что она одна в ночи, старуха превозмогает себя. Словно подталкиваемая беспорядочной сменой мыслей, она снова бросается бежать, спотыкаясь, обивая в кровь ноги в дырявых башмаках.

Около Алто-да-Лаже, почти у дороги, что-то заставляет ее остановиться. Лавка уже закрыта. Старуха как обезумевшая стучит в дверь.

— Кто здесь?

— Откройте!

Слышен скрежет снимаемой цепи. Из-за круглой физиономии Жозе Инасио Миры выглядывает мрачное, вопросительно смотрящее лицо Франсиски. В ее поднятой руке керосиновая лампа.

— Арестовали мою дочь! Дочь мою арестовали! Они хотели знать, куда ушел ее муж… Нужно предупредить его!..

— Не кричите, тише! Идите сюда.

— Я пойду в поселок…

— Только не это.

Жозе Инасио Мире удается заставить старуху войти. Он запирает дверь.

— Полицейские были и у нас, — доверительно говорит ей Франсиска. — Тут дело не в контрабанде.

— Тут дело совсем в другом, — говорит Жозе Инасио Мира, стараясь прекратить шум. — Если вы пойдете в поселок, то только хуже сделаете. Вы ведь не знаете, что ваш зять намеревается избить Элиаса Собрала?

— Нет. Не знаю.

— Вот так! И этот тип пожаловался, у меня на этот счет никаких сомнений нет. Ну, что в этом случае они могут сделать? Самое большее — два-три дня продержать Палму в тюрьме. Вот если бы дело касалось контрабанды, было бы куда хуже. Они ведь не собирались арестовывать вашу дочь. И пришли только потому, что обязаны…

— Нет, я пойду в полицейский участок.

— Нет, вы этого не сделаете! Разве что хотите дочери навредить?

— Чем это я могу ей навредить?

— Всем! Ее взяли на допрос, не для чего больше. И тут же выпустят. Им надо наказать Палму. Только Палму — за все, что можно. Но если вы там появитесь и наделаете глупостей — будет хуже.

Засомневавшаяся Аманда Карруска в нерешительности переводит взгляд с. Жозе Инасио Мира на Франсиску.

— Если ты не врешь…

— Это уж слишком. Какой смысл мне вас обманывать? Или за прохвоста меня принимаете?

Франсиска протягивает руку к прилавку и ставит на него керосиновую лампу.

— Знаете, что вам нужно делать? Идти домой и вести себя как можно тише. На вашем месте лично я только так бы и поступила.

Старуха прячет выбившиеся из-под планка седые волосы. Сопя, проводит пальцами по носу. Сморкается.

Спустя минуту лицо ее оживляется, и она принимается рассказывать все, как было с того момента, как появились полицейские. Желание рассказать все как можно подробнее заставляет ее повторять малозначительные факты и упускать важное. Но как только она вспоминает еще что-нибудь, она снова возвращается к началу. Так, то и дело прерываясь, рассказ ее движется вперед. Время от времени она говорит о несправедливости Элиаса Собрала.

Жозе Инасио Мира и Франсиска терпеливо слушают старуху, давая ей выговориться.

17

Ардила, несмотря на то что ее все время гонят, не покидает хозяйку. Опустив морду, она упрямо следует по пятам за Жулией. У входа в полицейский участок собаку отшвыривают сапогом. Ардила клубком катится по земле. Воя и прихрамывая, она усаживается под кустом.

Жулия безучастна ко всему. Страх парализовал ее. Закрыв лицо руками и согнувшись в три погибели, она с трудом волочит ноги и не переставая плачет. В кабинет сержанта ее вталкивают силой. В изнеможении она падает на стул.

— Встать!

Она чувствует, как ее поднимают и, подталкивая, под руки выводят на середину комнаты. Свет лампы ударяет ей в лицо. Она отводит глаза.

— Как тебя зовут?

Какой смысл во всем этом. В этом вопросе. Потолок низкий, тяжелый. По стенам быстро скользят тени. Ее пугает собственный голос. Он звучит откуда-то издалека, будто не она, а кто-то другой отвечает, произносит ее имя по слогам.

Ручка скребет бумагу. Другие вопросы задают ей другие, кто находится здесь, в этой комнате. Задают быстро, стараясь запутать. Она всхлипывает, чуть заметно качая раскалывающейся от боли головой.

Сержант Жил отстраняет полицейских и начинает допрос. Разговор краткий и беспощадный.

— Нет! Жалованья твоей дочери хватать не может. А сколько приносит твой муж?

— Он ничего не приносит…

— Врешь!..

— Нет…

— Я знаю, что ты врешь! Где твой муж? Куда он отправился сегодня ночью?

Сержант Жил ударяет кулаком по столу. Черные тени полицейских сходятся, сапоги скрипят, обступая ее со всех сторон.

— Говори!

Вдруг все успокаивается. Тишина, кажется, нисходит со сводчатого потолка и стынет в кабинете. Объятая страхом, Жулия прижимает руки к груди, колени ее подгибаются. Огромная поблескивающая лысиной голова сержанта почти у ее лица. Она чувствует его дыхание.

— То, что ты молчишь, только хуже. Галрито все рассказал! Он здесь, в участке, и во всем признался.

— Нет!..

— Да, рассказал. Сказал, что твой муж и Корона работают на Миру!