Современная португальская повесть - [172]

Друзей у этого нелюдимого социалиста, как видно, не слишком много. У женщин он тоже не пользуется успехом, ибо он робок, но требователен, старательно глубокомыслен, и его бескомпромиссная молодость не позволяет ему ни на минуту допустить, что девяносто процентов его мыслей уже были кем-то высказаны. Однако у него есть девушка, с которой он в дружеских отношениях; ее душа и внешность вполне удовлетворяют его взыскательности, но они именно друзья, ничего больше. Он не урод и не красавец, но, пожалуй, несколько «загадочен», потому что говорит мало (не мастак), скажет что-нибудь тихим голосом и снова молчит и все-все на свете принимает всерьез и только всерьез. Девушка умна, темпераментна, непоседлива, непостоянна, смешлива, она уже раза два осадила его (из профилактики, чтобы не обольщался, во избежание возможной душевной травмы, полный и резкий отказ — вещь неприятная). А все потому, что она нужна ему только вся целиком и навсегда, он и сам не из тех, кто раздает себя по кускам.

Однако настал день, когда ей пришлось отказать ему в щечке, в носике, покрасневшем от зимнего холода, а в другой раз она не позволила ему поцеловать ей руку, кончики изнеженных коротких пальчиков, какие бывают у балованных дочек как в деревне, так и в городе.

Полного взаимного охлаждения не наступило, но они стали видеться реже, почти исключительно в кафе, в компании других молодых людей. Их долгие прогулки (такие волнующие, ему их так не хватает) прекратились до лучших времен.

Но тут она заболела, А поскольку дела свои она вела на манер стрекозы, то через неделю у нее кончились деньги. А затем и припасы. Она боролась с болезнью одна-одинешенька — и выстояла. До его прихода. У него особый нюх на чужую беду, особенно если она приходит к людям, которым он желает добра. Девушка из последних сил старалась не уронить себя, с достоинством приоткрыть ему свою нищету богемы, а он стоял на пороге и пытался совладать с волнением и тревогой. Он тотчас ушел, но вернулся. Не на следующий день, а через час, нагруженный свертками, кульками, коробками, пакетами, в которых были рис, сахар, мармелад, творожные кексы, сироп, кофе, консервированная ветчина, вафли — все, что смог принести из дома без посторонней помощи. Освободив руки, тут же неуклюже поднял плечи и сказал: «А денег и у меня нет…»

* * *

Друг или незнакомец, вернее, незнакомый друг (почему бы и нет?), или наоборот — противник (да поможет тебе Фемида), или просто равнодушный читатель, — кто бы ты ни был, ты меня уже, очевидно, с трудом выносишь, а то и спрашиваешь себя (меня): «Да что же это за роман?!»

А чем это не роман? Сам подумай: в наше стремительное время, порой жестокое и полное противоречий, насыщенное знаменательными событиями и явлениями, когда слова стаями слетают с насиженных гнезд понятий и представлений, — какая концепция долговечна? Какой образец не сотрется? Какой жанр не покроется плесенью?

Роман… Да, возможно, то, что я написал, — совсем не роман… Повествование, сотканное из мелких историй, выхваченные из жизни города, мимолетные мгновения (мои, твои, наши нимбы из грязи, смеха и слез), паутина, сплетенная из жесточайших часов, тобогган для скользящей под гору тени твоей жизни, а быть может, и моей, хотя здесь я не описываю себя и не занимаюсь ловлей собственных блох, здесь «я» — не я сам и не рассказчик, которого я выдумываю, гиперболизирую, изучаю, критикую, но с которым временами сливаюсь, а иной раз ненавижу… Он — персонаж, маска… Нашел! Это бал-маскарад!

Не утрачивает ли мое повествование свою правдивость оттого, что я так прямо заявляю, кто есть кто? Но о какой правдивости идет речь? Здесь особая правдивость, какая и уместна в этом снежном коме слов, в этой бешеной скачке навстречу смерти. Вот и все, закрываю скобки, и пойдем дальше с открытым забралом, без мистификации.

* * *

Есть вещь, которая меня терзает, унижает с незапамятных времен. Это — неравенство.

На суровом сквозном ветру жизненных перекрестков стоит подросток тринадцати лет, и перед ним закрыты почти все пути: он слеп и страдает нарушением координации движений. Но умен необычайно. Его родители — люди среднего достатка, обеспечить сыну будущее не могут.

Нетрудно догадаться, что этот физически немощный юноша, лишенный зрения, мучимый тоской и абсурдной, но неодолимой застенчивостью, лишь упрямым усилием воли заставляет себя продолжать свое никчемное существование. Без конца слушает диски и магнитные записи. Волны звуков одна за другой, день за днем, водопад надежд. И вдруг — чудо! На подготовительных курсах ему идут навстречу, и сразу появляется цель в жизни, и не одна! Писать он не может. Ну и что же? Он может говорить, и он говорит, говорит, учит наизусть стихи Гедеона, Зе Гомеса, Софии. Сочинения записывает на магнитофон: «Был когда-то желтый сад, куда не проникали свет и холод, где деревья, взявшись за руки, танцевали под звуки концертино…» Юношей заинтересовалась одна из преподавательниц, пораженная его талантливостью. Она упивается его словами, вздрагивая от каждого его конвульсивного жеста. Вступает в борьбу с неодолимой силой. Они рассказывают друг другу разные истории. Если бы можно было передавать другому крупицы духа! Если бы, если бы, если бы… Борьба с общественной несправедливостью возможна. А как быть, если несправедлива природа? Здесь труднее… Впрочем… Да, и с природой можно бороться! Во всяком случае, всегда можно помериться с ней силами.