Современная португальская новелла - [90]

Когда кончалась суматоха обеденного времени — а здесь она была не слишком заметной: подавалась дюжина порций кофе, может, чуть больше, — когда кончалась суматоха обеденного времени, сеньор Лима освобождался. Он спокойно усаживался на свой ящик за стойкой, изредка поглядывал в газету, но больше смотрел на посетителей. Просто смотрел? Угадывал или слушал, о чем они говорят? Глазел на девушек, что приходили сюда позаниматься или пошептаться о своих любовных делишках? Этот способ убивать время был, несомненно, частью ежедневного ритуала сеньора Лимы. Совершенно пустая стойка, в руке газета, он сидит на ящике, читая или не читая, но то и дело поглядывает по сторонам, чтобы более или менее быть в курсе того, что происходит в кафе. В этот относительно короткий промежуток времени — назовем его временем чтения газеты — он занимался тем, что слушал разговоры — глаза устремлены в газету, сам же весь внимание, — я в этом уверен. Что же еще было в кафе на углу одного из главных проспектов города, о котором почти никто не знал? Что же там было еще, кроме пирожков, содовой и минеральной? Больше ничего. Нет, не так. Там можно было заказать еще кое-что. Настойку. Я не понимал тогда, в чем дело, но действительно, настоек всегда было вдоволь. Самых разных. Здесь они стояли на полках, на виду, — а ведь их вообще мало где подают.

Как я уже дал понять, сеньор Лима не знал, что такое спешка. Сам он никогда не торопился. А те, кто торопится, пусть оставляют свою спешку за дверью, заходя к нему. Так он и говорил тем посетителям, которые, не осведомившись о законах заведения, позволяли себе поторопить его. Все следует делать спокойно, без шума, без волнений. Тише едешь — дальше будешь, вот так-то. Посетитель входил, бросал взгляд на стойку, на сеньора Лиму, сеньор Лима видел, как тот вошел (или чувствовал это), видел, как тот сел (или чувствовал это), и только тогда — немного сутулый, приподняв правое плечо и стараясь не хромать на правую ногу — подходил к клиенту. Потом возвращался к стойке, варил кофе и так же невозмутимо ставил кофе на столик. Если просили чего-нибудь еще, разыгрывалась настоящая комедия. Но не будем забегать вперед. Допустим, у него просили сэндвичи. «Сэндвичей не подаю, — отвечал он непременно. — Есть пирожки, очень вкусные». А если их не было? Если не было пирожков? Если их не было, а посетитель продолжал требовать сэндвичей или хоть чего-нибудь съестного, сеньор Лима избавлялся от него с величайшей бесцеремонностью. «Дорогой сеньор, здесь рядом есть кондитерская, она вам подойдет куда больше». С напитками повторялась та же история.

— Прохладительного.

— Не держу. Не держу и не подаю.

— Одно виски.

— Виски? Не держу.

— Кружку светлого, пожалуйста.

— Пива не подаю.

Итак, что же можно было получить в его кафе? Я уже сказал. Чашечку кофе, пирожок…

Если посетитель спрашивал чего-нибудь еще, сеньор Лима приходил в дурное настроение. А вот настойку у него редко спрашивали. Он сам напоминал о ней некоторым завсегдатаям. «Рюмочку настойки? Той, что сзади?» Он предлагал одну настойку, другую, а потом пытал счастья. «Позвольте предложить вам домашней настоечки?» — «Домашней? — Посетитель, видя всю незатейливость его кафе, пугался. — Домашняя настойка?» — «Да, домашняя, а почему бы нет?» — «А какая?» — «Какая? Я же говорю, домашняя. Вот скажите мне, пожалуйста, вы ведь такой ценитель настоек: разве только на фабрике можно сделать хорошую настойку? Это чистейшее заблуждение. Настоящие настойки делаются дома. И еда и напитки лучше всего домашние. Тут меня никто не переубедит. Что можно сравнить с тем, что делается дома, собственными руками. Нет, приготовить еду и напитки по всем правилам, по-настоящему вкусно — этого машины не могут. Соблюсти пропорции, перемешать — это еще не все, этого мало. Главный секрет — руки. В них вся соль… Готовить напитки — это целая наука. Разве нет? Научить-то можно каждого. Но не каждый сумеет вдохнуть в настойку душу. Есть вещи, которым можно научиться, но что-то дается только отроду. А без этого и наука ни к чему. Можно всю жизнь учиться столярному ремеслу, но истинным художником так и не стать. Верно я говорю? Есть у меня домашняя настойка, чудо, а не настойка. И без всякой химии, которая в конце концов разрушает здоровье. Вы спрашиваете, какая настойка? Какая? Да нет у нее названия. Но если вам так хочется, назовем ее настойкой Лимы. Лима — это ваш покорный слуга». — «А из чего она?» — «Из чего, спрашиваете? А вот это уже мой секрет, секрет же — основа всякому делу. Но могу вам поручиться: тот, кто пробовал ее однажды, обязательно захочет еще. Если б я надумал сделать ей рекламу, так и написал бы: кто попробовал ее однажды, захочет еще, не пройдет и месяца».

Кофе и домашней настойки ему хватало с головой. Когда кафе заполнялось, он только больше сутулился и больше хромал. Величайшим наказанием для него было выбираться из-за стойки. Кто-то хлопнул в ладоши. Зовут? Ну и пусть. Надо сказать, что только новички позволяли себе подзывать его хлопком в ладоши, и он не спешил срываться с места. Дюжины посетителей было достаточно, более чем достаточно, чтобы вывести его из терпения. Когда по соседству почти одновременно закрылись два кафе, часть их завсегдатаев перебралась к сеньору Лиме. Их было немного, но все-таки. Вывески у сеньора Лимы не было, никто не знал, как называется его кафе. Даже мы, хотя посещали его уже довольно давно. Прохожий мог заглянуть сюда только по чистой случайности. Сеньору Лиме это было на руку. Если кто-нибудь все-таки заходил, то, выжидательно оглядевшись, присесть все же не решался. Старые столы, изъеденная жучком стойка, пустые полки, застеленные газетами, и этот человек, уже пожилой, в одной рубашке или в вязаном жилете, лысый, на вид пенсионер, и неудобные стулья, нелепые, жесткие, как камень…