Мы оказались счастливее их, ибо не только обошли пропасть, открывшуюся внезапно у нас под ногами, но и проникли любопытным взором до предела всех пределов — до «святилища», где тайна пещеры достигает наивысшего напряжения и наибольшей силы.
На одной из стен две полуразрушенные львиные головы все еще охраняют вход в храм. И кажется, готовы броситься на нас, если мы осмелимся упорствовать и продолжать путь. Уступ за уступом — мы спускаемся, подымаемся, спускаемся снова.
Потайные галереи, мнится, те самые, что в былые времена вели к священному месту пещеры, и лишь великие маги знали их во всей их протяженности. Но так ли то было на самом деле или не так, трудности пути, ведущего к святыне, было тогда преодолеть не легче, чем те, что предстояло преодолеть позднее, открывая в сердце какой-нибудь пирамиды саркофаг фараона.
— Уж близко, — говорит наконец проводник.
Стены теперь испещрены изображениями зверей, все более тесными, в хаотическом беспорядке. И внезапно все вокруг становится чудовищным и диким.
Пещера словно раздвигается ввысь и вширь, необъятные скалы подымаются к своду, бесформенные и трагические. Растресканные здесь, разъеденные там, и каждая щель — загадка, и каждая плоскость — острое лезвие, и каждый выступ — нарыв, что вот-вот лопнет; и такие первозданные, грубые, воинственные, они, мнится, наделены каким-то злым и необоримым своевольством. Угадывается здесь древняя эрозия, алчные воды, протекшие десятки тысячелетий назад, все пожирая и обдирая на своем пути, унося с собой все, что было растворимо, и оставляя после себя только лишь этот ужас.
Мы медленно оглядываем огромное чрево земли, и повсюду наши взоры натыкаются на чудовищные изваянья природы, свирепые камни, видавшие меж своих громад столько людей, омраченных нищетою, голодом, страхом дней без охотничьей добычи, но которые все еще кажутся нетронутыми, вовек не знавшими человеческого присутствия.
Великий хозяин пещеры, властелин этой грозной империи, что управлял, верно, обрядами древнего ритуала, находится тут же, наверху, в четырех метрах от пола, но не восседает на троне, а идет шагом, более уверенным, чем любой верхолаз, по отвесной плоскости скалы. У него ветвистые рога и острые уши оленя, круглые глаза совы, пристально уставившиеся на нас, как и взгляд сторожевых львов, с которыми мы совсем еще недавно повстречались у входа в храм, а вместо рта у него пышная и длинная борода треугольником. Под волчьим хвостом член, что предполагается всегда напряженным, как у черных обезьян, ныряющих и всплывающих средь пышнолиственных крон Амазонии, повернут назад. И вся фигура, слегка сгорбившись, раскинув в воздухе руки и расставив ноги, как при ходьбе, необычайно выразительно передает повадку и внешность обезьян. Такая борода могла бы принадлежать старому мудрецу, но прообразом ее, конечно, послужила всего-навсего борода козла, ибо трудно предположить, что в добрые времена троглодитов кто-либо носил бороду, столь тщательно расчесанную, столь ровно подстриженную и столь изысканно щегольскую. Только руки, и полусогнутые в коленях ноги, и особенно форма стопы странным образом напоминают человеческие.
Это одна из самых знаменитых фигур доисторического искусства. Вначале ее скромно называли «Колдун», но позднее отец Брейль, опираясь на свои добрые отношения с небесами, окрестил ее вторично, дав имя гораздо более определенное и действенное — «Бог».
Какого рода церемонии совершались пред его ликом, под взглядом его широко открытых глаз, застылым, совиным и словно бы испуганным приписываемыми ему заслугами, никто никогда так, наверно, и не узнает. Но что это воображаемое существо, которое хирург от живописи и гравюры составил из кусков различных животных, действительно представляло собою магический синтез и было богом этой пещеры, этому невозможно не поверить. Даже сама потайная галерея, проломленная в скалах, что вела и ведет еще посейчас от скудной темной почвы старых суеверий к горделивой высоте, где он так вызывающе выставляется напоказ, подтверждает, сдается, подобную гипотезу.
Пониже и левее, на плоскости другой скалы, одинокий бизон противостоит фантастическому существу, о котором мы только что говорили. Он изображен с поразительным реализмом. Голова его опущена, словно он щиплет траву с тем ленивым спокойствием, с каким обычно пасутся представители его семейства; и так велика правда линий его сильного тела и свободной позы, что сам камень, где он помещен, словно преображается в просторное зеленое поле.
Еще ниже другие скалистые плоскости сплошь покрыты изображениями животных. Рисунок над рисунком, бесчисленные и беспорядочные, зыбкие, как следы птичьих когтей на трясине у водопоя.
Животный мир здесь представлен в большом разнообразии на довольно узком пространстве. Северные олени, медведи, бизоны, мамонты, носороги, лошади, два-три представителя ветви козлиных и даже несколько хищников из семьи кошачьих разбегаются в разные стороны, в бредовом смешении размеров тел и направлений движенья, сталкиваясь друг с другом, как на ярмарке, где возникла свара и скот в панике разбежался.
