Современная политическая мысль (XX—XXI вв.): Политическая теория и международные отношения - [2]

■ мнимый консенсус — тенденция слушателя интерпретировать чужие высказывания настолько близко к собственным, насколько говорящему приписывается позитивная или негативная оценка;

■ мнимый диссенсус — например, политик убеждает избирателей в своей честности и верности народному делу, но избегает давать прямые обещания. И т.д.

Политическая теория переживает сегодня в России и многих других странах не лучшие времена, пытаясь увернуться от целого ряда «айсбергов», грозящих самой возможности нагруженного идеями кораблю мировой политической мысли оставаться на плаву. Широко распространившийся дилетантизм в политике требует упрощения знания, легко откликается на всевозможные слоганы и клише, коверкает понятия и агрессивно не приемлет высокой абстракции и достаточно сложного научного языка, подменяя его своего рода политическим «новоязом». Все должно быть просто, доступно, понятно той самой «кухарке», которая должна научиться управлять государством, как требовал еще В.И. Ленин; применимо здесь и сейчас, а главное — легко продаваемо на рынке услуг.

Нисколько не умаляя значение всевозможных курсов по PR, GR, HR, политическому менеджменту и другим прикладным дисциплинам, все же подчеркнем, что, прежде чем что-то прикладывать, следует иметь то, что прикладывать, а именно: навыки политического, в том числе абстрактного мышления, умение опираться на опыт прошлого и идти дальше, не ограничиваясь копированием чужих образцов, разработанных в применении к другому обществу и другим условиям. Сформировать же «то, что прикладывают», может только политическая теория (философия) с ее мысленными экспериментами, культурой научного диалога, умением не ограничиваться только дескриптивным описанием, часто идти вопреки устоявшимся представлениям, т.е. быть «неудобной» и «непослушной». Проблема эта не нова и отнюдь не ограничивается духовным пространством нашей Родины. В конце концов, мы живем в обществе потребления, глобализации и искаженной в постмодернистском зеркале рациональности. Однако если на Западе занятие политической философией по-прежнему считается в среде политологов весьма респектабельным, если вообще не элитарным, то у нас это чуть ли не секта, объединяющая обитателей «башни из слоновой кости», далеких, как считается, от практических потребностей дня. «Я думаю, что сама свобода реализуется в полном освобождении, только не от служб безопасности и не от карательных органов, а от шаблона вульгарного политического мышления, из которого 90% “политически мыслящего” населения не может выйти», — пишет известный российский философ А. М. Пятигорский[2].

Профессионал, в отличие от обычного человека, в состоянии разъяснить, какого рода ценности скрываются за каждым высказыванием политиков, он может вооружить их аргументами, которых всегда так не хватает. Частично рациональный характер политики получает свое завершение именно в политической теории, хотя лишь немногие умы не только слышат этот призыв, но и пытаются ответить на вопросы, поставленные самой жизнью. Политическая теория всегда присутствует в политике, ожидая, когда же, наконец, она будет востребована. При этом она не отвергает аргументы спорящих, а, наоборот, питается ими, развивает скрытый в них смысл, будучи, как писал американский политический философ Харви Мэнсфилд, «наполовину служанкой науки, наполовину ее противником»[3].

Между тем вспомним классиков, нет ничего более практичного, чем хорошая теория. Можно привести множество аргументов в защиту этого тезиса, но мы ограничимся хотя бы двумя. С одной стороны, как писал об этом знаменитый английский политический мыслитель Джон Стюарт Милль, при отсутствии серьезной дискуссии по базовым принципам даже наиболее фундаментальные идеи оказываются подверженными дегенерации, превращаясь в обыденные догмы, заучиваемые, но не понятые. Всякий ответ на критику предполагает переосмысление аргументов и осознание смыслов. Поэтому даже обсуждение конституционных принципов открывает больше возможностей, чем содержит угроз. С другой стороны, если мы все же хотим, чтобы политика сохранялась и не была подменена верой или идеологией, необходимо пространство открытой конкуренции идей и рассмотрения социальных альтернатив — с этим соглашается большинство современных теоретиков[4].

«В тонком хаосе неопределенных политических абстракций кажется совершенно невозможным нащупать все “измы” и каждый закрепить точным определением, — начинал свою книгу “Империализм” известный английский экономист и политический теоретик Джон Гобсон еще в начале XX в. — Там, где смысл меняется так быстро и легко не только в зависимости от хода мысли, но часто и от тех искусных манипуляций изощренных политиков, которые имеют целью затемнить его, расширить или исказить, — тщетно требовать той определенности, какая необходима в точных науках»[5]. Лучше не скажешь. И все же мы попытаемся структурировать процесс теоретического осмысления политики.

Идеи — всегда отражение контекста и проблем, вызвавших их жизни. Но они становятся реальной силой, когда вырываются из узкого и сравнительно небольшого контекста своей страны и конкретного времени и становятся значимыми в схожих обстоятельствах и периодах общечеловеческого развития. Одновременно они воплощают в себе опыт предшествующих идейных исканий — своих и чужих, взаимодействия с другими доктринами и учениями, намечают точки напряженности и тенденции будущего. Все вместе они воплощают теоретический срез своего времени. Они отражают реальность, но одновременно изменяют ее, направляя развитие зачастую в неожиданных направлениях.