Современная нидерландская новелла - [146]

Стин вздрогнула, увидев в окно знакомое зданьице почты на противоположной стороне. Мужчина в мешковатом твидовом пальто, который только что сидел рядом с ней, уже спускался с подножки автобуса.

— Мне тоже выходить, кондуктор, мне тоже выходить! — закричала Стин. Она уже ступила на подножку, но двери захлопнулись.

— Дайте человеку выйти! — крикнула сидевшая впереди дама. Двери, шипя, открылись, и Стин вышла из автобуса, не поблагодарив кондуктора, так как была уверена, что тот назло ей закрыл двери прямо у нее перед носом.

На Марияхуве моросил дождь. Под стеклянным навесом автобусной остановки Стин нахлобучила на голову пластиковый капюшон, чтобы уберечь прическу от дождевых капель.

Район живописный, но уж больно далеко от центра, думала она, в такую погоду здесь не до прогулок; и она быстро, как только могла, закосолапила в сторону желтого многоквартирного дома, где Нел уже поджидала ее у окна верхнего этажа.

Одолев пять лестниц, Стин, тяжело дыша, опустилась на кушетку.

Нел налила две чашки чая и опять поставила чайник на конфорку.

— Ну как дела, детка? — озабоченно спросила Стин.

Нел повернулась и выключила радио.

— Сегодня придет за своими вещами.

Стин испуганно прикрыла рот рукой.

— Что же ты молчишь? — сказала после тягостной паузы Нел.

Рука Стин медленно сползла к шее.

— Это просто ужасно, — сказала она. — Ведь и года не прошло, как вы поженились, вот если бы через пять лет, я еще поняла бы, но сейчас… нет…

— Не притворяйся, будто не знала, что у нас разлад, все ты прекрасно знала, — сказала Нел и высморкалась в носовой платок.

— Что родные-то скажут, а? — заныла Стин. — Дядя Хенк, дядя Лендерт, тетя Ан… о господи.

— Ах, мама, я бы все ему простила, — всхлипнула Нел, — если бы вдобавок он не был еще и развратником. Каждый вечер иметь дело с этим распутником. Он ведь невесть чего от меня требовал.

— Да что ты! — ужаснулась Стин.

— А в последние дни, когда он спал здесь на кушетке, он оставлял свои носки на столе, курил всю ночь и даже не умывался.

Стин задумчиво поставила чашку на колени.

— Таких мужчин, как твой отец, конечно, раз-два и обчелся, можешь мне поверить. Я день и ночь благодарю судьбу за то, что она мне его послала, хотя мое счастье и длилось недолго. Смерть — страшная штука, — продолжала она шепотом, — но развод еще хуже. У меня по крайней мере остались чудесные воспоминания.

Нел презрительно наморщила лоб.

— Впрочем, девочка, не горюй. Ты еще так молода, встретишь другого мужчину, хорошего человека, который будет охотно забавлять Йохана. Подумай и о нем.

Нел кивнула.

— Я недавно уложила его спать. Он так устал, что и одной ложки каши не проглотил, сидел и колотил ручками по тарелке, тарелка перевернулась, вся каша растеклась по полу, — вздохнула она и добавила, улыбаясь, словно имела в виду совсем другое: — Наверное, не стоит так говорить, но я все-таки надеюсь, что он не станет такой швалью, как его папаша.

Стин помешала в чашке.

— Хорошо еще, квартира тебе останется.

— Так положено, — сказала Нел. — Жаль только, что мы не остались с тобой на бульваре Мердерфорт.

— Ну, когда Йохан научится самостоятельно взбираться по лестнице, тебе станет полегче, — утешила Стин. — Конечно, жаль, я ведь могла бы за ним присматривать. Я уже давно догадалась, почему Ханс так жаждал сюда переселиться. Чтобы от меня избавиться, а вовсе не для того, чтобы укрепить вашу семейную жизнь.

— А помнишь, ты называла улицу Марияхуве «Мария-давай», — прыснула Нел, — потому что здесь полно ребятишек.

— Как же, помню, — ответила Стин. Помолчала и со злостью добавила: — Стоило мне у вас появиться, как он начинал хлопать дверьми, а когда я ему однажды сказала, что ты для меня не только дочь, но и подруга, фыркнул мне прямо в лицо.

Нел еще раз основательно высморкалась, сунула платочек в рукав и снова наполнила чашки.

— У меня еще есть кекс, — сказала Стин, — совсем забыла из-за всех этих передряг. — Она порылась в сумке. — Сколько он будет тебе платить алиментов?

— Шестьсот плюс квартирная плата.

Дождь барабанил в окна. Нел включила радио, скрестила руки на груди и лениво откинулась за спинку стула.

— Начну новую жизнь, — мечтательно сказала она, а мать убежденно кивнула, соглашаясь с ней.

— Надо оставить кусочек малышу, — вставила она, — пусть полакомится, когда проснется.

РАЗРЫВ ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Перевод И. Волевич

Сегодня он последний раз едет домой в это время и этим автобусом. Больше он уже не откроет дверь собственным ключом, не оставит портфель на вешалке и не сядет за накрытый стол. Если поспешить, то можно вернуться обратно тем же автобусом, который на конечной станции сменит табличку Марияхуве на Хаутруст и через десять минут снова остановится у почты.

Он протиснулся вперед, автобус рывком тронулся с места, пассажиры зашатались, как падающие костяшки домино, и он ухватился за молодую женщину, стоявшую рядом с ним.

— Извините, пожалуйста, — сказал он и вцепился в штангу рядом с ее худощавым запястьем. Пальчики у нее красные, обветренные, с мясистыми подушечками и обкусанными ногтями. Рукав плаща задрался до локтя. Ей, наверное, холодно, подумал он, заметив, что светлые волосенки на бледной обнаженной коже ее руки стоят торчком. Взглянул на затылок. Волосы точь-в-точь как у Нел — жидкие, бесцветные, жирные, с перхотью в проборе. Теща уверяла, что волосы у Нел золотистые. В Индонезии все прямо-таки сходили с ума, туземцы, по ее словам, говорили, что у дочки туана волосы как у ангелочка, а когда теща в сотый раз долбила одно и то же, она надменно задирала свой морщинистый нос и восторженно смотрела на Нел, которая, конечно, считала себя писаной красавицей. У Нел, разумеется, не такой отставленный широкий зад, не такие уродливые ноги в стоптанных туфлях и нос картошкой, как у ее мамаши, но, в общем, она такая обыкновенная, такая ничем не примечательная, что он быстро отучился на нее глядеть.