Современная литературная теория - [100]

Но я могу дать более конкретные аргументы в пользу новизны постмодернизма, обратившись к отношениям между культурным производством и социальной жизнью. Классический модернизм был оппозиционным искусством; он возник в позолоченный век капитализма как нечто скандальное и оскорбительное для среднего класса – как уродливое, диссонансное, богемное, сексуально шокирующее. Над модернизмом можно было смеяться (если не вызывали полицию, чтобы арестовать тираж книги или закрыть выставку): это было оскорбление хорошего вкуса и здравого смысла, или, как выразились бы Фрейд и Маркузе, провокационный вызов господствующим принципам реальности и репрезентации, вызов среднему классу начала XX в. Модернизм плохо сочетался с громоздкой викторианской мебелью, с викторианскими моральными запретами, с условностями светского общества. Каковы бы ни были открытые политические требования отдельных разновидностей высокого модернизма, модернизм всегда по существу носил характер провокационный, подрывной, угрожал основам существующего порядка.

Если теперь мы вернемся в современность, можно увидеть масштаб произошедших в культуре перемен. Джойс и Пикассо больше не выглядят странными и отталкивающими; для нас они – классики, в них есть что-то реалистическое. В форме и содержании современного искусства общество не находит пратически ничего шокирующего и скандального. Самые вызывающие формы современного искусства – панк-рок или сексуально откровенное искусство – всё равно востребованы обществом, и все они коммерчески успешны, в отличие от произведений высокого модернизма. Но это значит, что если даже у современного искусства те же формальные черты, что у модернизма, оно принципиально изменило свое положение внутри культуры. Во-первых, производство товаров, в особенности одежды, мебели, зданий, сегодня тесно связано со стилевыми переменами, идущими от художественных экспериментов; например, наша реклама питается постмодернизмом во всех видах искусства и немыслима без него. Во-вторых, классики высокого модернизма сегодня стали частью так называемого канона, их изучают в школах и университетах, что сразу лишило их подрывной силы. Именно по этой линии мы видим единственную возможность установить вехи между периодами и начать отсчет эпохи постмодернизма: она началась тогда, когда (где-то в начале 1960-х) высокий модернизм и его доминантная эстетика были приняты в академических кругах и с тех пор стали восприниматься как академические новыми поколениями поэтов, художников и музыкантов.

Но на этот разрыв можно взглянуть с другой стороны и описать его с точки зрения периодов социальной истории. Как я сказал, марксисты и не-марксисты после Второй мировой войны одновременно почувствовали, что возникает новое общество (которое описывалось по-разному: постиндустриальное общество, многонациональный капитализм, общество потребления, общество средств массовой информации и т.д.). Новые способы потребления; заложенное в товары быстрое устаревание; дальнейшее ускорение в смене мод и стиля; беспрецедентное распространение рекламы, телевидения и средств массовой информации; замена старого противостояния между городом и деревней, между центром и провинцией универсальной стандартизацией жизни, культурой пригородов; рост плотной сети скоростных шоссе и культуры, ориентированной на автомобиль – вот некоторые черты, обозначающие окончательный разрыв с предвоенным обществом, в котором высокий модернизм все еще оставался официально непризнанным, почти подпольным движением.

Я полагаю, что возникновение постмодернизма тесно связано с возникновением этого нового этапа в позднем, потребительском или многонациональном капитализме. Я полагаю также, что формальные черты постмодернизма во многом выражают внутреннюю логику этой социальной системы. Но я смогу показать справедливость этого только для одной важнейшей темы, а именно для исчезновения чувства истории. Наше современное общество понемногу утрачивает способность сохранять собственное прошлое, мы начали жить в вечном настоящем, среди постоянных перемен, стирающих традиции, которые так много значили для всех предшествующих обществ. Задумайтесь над тем, как средства массовой информации покончили с новостями; уже сегодня для нас Никсон и тем более Кеннеди – фигуры из далекого прошлого. Можно сказать, что функция поставщиков новостей теперь – как можно быстрее превратить событие в прошлое. Информационная функция СМИ, таким образом, состоит в том, чтобы помочь нам забывать, чтобы служить агентами и механизмом исторической амнезии.

Но в таком случае две черты постмодернизма, на которых я здесь остановился – трансформация действительности в образы, фрагментация времени в серию эпизодов вечного настоящего – поразительно созвучны этому процессу. Мое заключение примет форму вопроса о критическом заряде новейшего искусства. Все согласны, что модернизм был направлен против своего общества: он критиковал, отрицал, бросал вызов, подрывал, вставал в оппозицию. Можно ли утверждать что-либо подобное о постмодернизме и о его социальной направленности? Мы видели, что постмодернизм воспроизводит – и упрочивает – логику общества потребления; еще важнее вопрос о том, есть ли в постмодернизме способы сопротивления этой логике. Но этот вопрос мы должны оставить открытым.