Современная финская новелла - [31]

Слова Кари помогли не надолго: Анни снова погрузилась в свои горести, в тот мир, где безработица, и нужда, и всевозможные заботы определяли ход жизни. Вопрос стоял, как же быть дальше? Когда в банке уже не останется ни пенни, когда съедим последнюю крупу и кончатся хлебцы? Когда начнем брать продукты в долг и когда в один прекрасный день в кооперативе нарочито вежливым голосом скажут, что нельзя только брать в долг, надо иногда и наличными платить. Интересно, как они скажут: тихо, в задней комнате или громко, на весь магазин? Чтобы все слышали?

А что подать на стол в рождество? Ведь к тому времени сбережения кончатся?

Анни обычно стеснялась спрашивать у жен безработных, как им удается сводить концы с концами, когда долго нет работы. С какого момента выплачивают пособие? Сколько надо ждать? Нужно ли его выпрашивать? Сколько платят? И как долго? Не прекратится ли это в один прекрасный день, после чего уже не на что рассчитывать.

Анни живо представила себе дверь социального отдела коммунального управления. Однажды, когда Вилле велел ей зайти по делам в стройотдел, она постаралась незаметно прошмыгнуть мимо этой двери. «Только бы не просить помощи в общине», — говаривала мать в былые трудные времена, когда шла война и они очень нуждались.

Есть ли какая-нибудь разница между пособием по безработице и общинной помощью?

У кого спросить? Что бы ответил Вилле, если спросить его? Криво усмехнулся бы, вздохнул и уставился в окно. Дочки бы гаркнули, сколько, мол, можно спрашивать одно и то же. «Ты бы в газеты заглядывала хоть иногда», — твердили они. Местную газету печатали так мелко, что Анни трудно было ее читать. Да и что там найдешь в газетах? Там писали о таких далеких вещах, что ей было не до них.

А ведь она была еще не старой, разве что несчастной. И еще несчастней будет, когда Вилле лишится работы. Те, что посчастливее, станут ее стыдиться, отворачиваться от нее. Другие же будут смотреть в упор и сплетничать между собой.

Когда до дома было уже недалеко, Анни опустила ношу на землю — кругом был лес, нечего опасаться, что кто-то ее увидит. Она вытащила платок из кармана, вытерла им глаза, затем, сложив несколько раз, провела по лбу и пылающим щекам. Ох, как это было приятно!

Она подошла к двери дома, поставила покупки на крыльцо и, ощутив нахлынувшую тоску, открыла дверь, внесла коробку и корзинку в дом, повесила пальто и прислушалась. Со второго этажа доносились голоса старшей дочери и зятя — Пирье и Оску опять ругались.

Младшая дочь Лииса стояла перед зеркалом на кухне, прихорашивалась, собираясь уйти. По запаху Анни поняла, что дочь только что пила кофе, и ей захотелось тоже. Не сказав ни слова, она перенесла покупки в комнату и поставила их перед холодильником.

Она заметила, что Лииса повернула голову и смотрит на нее.

Пусть смотрит.

— В магазине я слышала, что завод закрывается на зиму.

— Врут! — крикнула дочь, не выпуская изо рта заколки.

— Сойли говорила.

— Ах, черт! А может и правда? И Маса рассказывал, что когда он возил заводских хозяев в город, в аэропорт, они будто бы говорили что-то такое, вроде бы инвестирование нерентабельно или что-то в этом роде. А что, если и правда, если эти черти…

Зять с грохотом спускался вниз по лестнице.

— Что случилось? Чего это Лииса кричит?

— Кто-то сказал мамаше, что завод закрывается!

— Да ты что?

Зять постоял, позевал, затем не спеша уселся на скамейку за стол. Глазел то на Анни, то на Лиису. Лохматый, взъерошенный, он тупо уставился на обеих.

И с таким Пирье легла в постель, а потом пошла под венец!

Старшая дочь, Пирье, спускалась вниз, цок, цок, цок, стучали ее каблуки.

— Что такое? Что закрывается?

— Завод!

— Неправда, — сказала Пирье.

Анни немного успокоилась, теперь уже другие кричали и волновались вместо нее. Она оставила покупки неразобранными, уселась напротив зятя и налила себе кофе.

— Попьем, пока есть.

— Пей, — сказал зять и налил себе тоже. Но кофе не понравился ему, он поморщился и поставил чашку на блюдце.

Его мучило похмелье. Ведь и в прошлую ночь вернулся где-то около трех. И это в середине недели!

А Пирье что-то все округляется. Располнела, что ли, а может, уже на сносях?

Ничего не говорят, не рассказывают.

Мысль о ребенке, который родится в этой нищете, вновь пробудила страх Анни. Руки затряслись, глаза увлажнились.

Где же взять денег на топливо?

Лииса кричала, глядя в зеркало и поправляя волосы:

— Выходит, я единственная в этой лачуге, кто зарабатывает? Можете не рассчитывать, я вас кормить не собираюсь.

— Да тебя никто и не просит, — вспылил зять, а Лииса тотчас огрызнулась, еще больше повысив голос. Пирье, складывая покупки матери в шкаф, остановила их:

— Не орите! Взгляните на маму, она чуть не плачет!

Пирье ничего не сказала на то, что Анни бросила покупки, не убрав их на место.

Лииса была готова, взглянула на часы. Она собралась в город, на вечернее дежурство. Слава богу, — подумала Анни, — что не будет этой горластой, когда Вилле вернется с работы.

После ухода Лиисы Пирье, насупившись, тихо сказала, что пока еще рано расстраиваться. Поставила молоко греться и вполголоса буркнула, что будет печь хлеб. Понюхала дрожжи и покрошила их в молоко.