Современная финская новелла - [23]

Холодная ручка ножа постепенно нагревалась в руках женщины. «Только бы дотянуть до лета, тогда все было бы хорошо! Но вот эти морозы… Они хотят убить все живое…»

— Вставай! Уже двадцать пять минут седьмого! — Она похлопала Рейно по лбу.

— А? — Парнишка глупо вытаращил глаза, приподнял и тут же опустил голову на подушку.

— Ты слышишь? Вставай! Уже двадцать пять седьмого, — терпеливо повторила мать.

— Оставь меня в покое! — заворчал он и натянул одеяло на уши.

— Чай готов. Слышишь?

Понемногу паренек приходил в себя. Он поднялся и выпрыгнул из кровати на середину комнаты. Быстро натянул брюки и, вдохнув так, что под рубашкой четко обрисовались ребра, замахал руками.

— Эй, девчонки, поднимайтесь! — набросился Рейно на сестер.

— Не трогай! — раздалось жалобно, как из одного рта. — Дурак!

Брат дернул одеяло за край и стянул его.

— Ну, встанете?

— Не приставай к ним, ведь они и так кашляют, — сказала мать из-за стола. — Но лучше, если и они сейчас напьются чаю. Нет дров, чтобы снова кипятить…

Загудел соседний завод. Вначале, когда они только переехали сюда, в ушах всегда стоял звон от этого гудка.

— Половина седьмого, — сказала мать. — Можешь бежать. Смотри не обморозь уши.

— Если не бежать, так и вовсе замерзнешь…

Девочки, маленькие и печальные, сидели рядом, накрывшись одеялом, и дрожали. Чай сильно отдавал дымом.

Хлеб начал оттаивать в руках и пахнуть. Рейно быстро проглотил свой кусок и поглядел искоса на завтрак.

— Слушай, мать. Думаю, и половинки хватит с собой. А вторую я бы съел сейчас. Черт, как вкусно!

— Днем будет еще вкуснее. Но делай как хочешь.

Мать размазала маргарин на своем ломте и потихоньку положила в пакет с завтраком Рейно.

— Ну, пока! — Рейно исчез в двери; слышно было, как скрипели обледеневшие ступеньки, когда он спускался вниз.

Девочки, стуча зубами, оделись, поспорили из-за учебников и задолго до восьми отправились в школу. В школе было веселее и даже тепло. А в морозные дни они и в перемены не выходили из здания.

Мать осталась одна. Убрала комнату, сходила с салазками за водой к пожарному крану. Руки у нее совсем закоченели.

На это ушло утро. После полудня она пыталась шить, но пальцы мерзли, иголка все время скользила мимо. Она бросила шитье и стала смотреть из окна на улицу. Все вокруг было покрыто снегом и ярко сияло холодным блеском. Дома на улице казались цепью замерзших и застывших на месте живых существ.

Жена Сааринена, которая жила с мужем на кухне, постучала в дверь.

— И у вас, кажется, холодно. Старика всю ночь мучил ревматизм, утром он не хотел идти на работу. Нет, нечего ожидать от этой жизни. Замерзнешь до смерти. У вас есть кофе?

— Нет.

— И у меня нет. Утром сварила остатки. Я бы с удовольствием подложила огня под угол, чтобы сжечь весь мир[1]. Хотя бы раз погрелась вдоволь!

Соседка посмотрела из окна на улицу.

На большом, посиневшем ее лице застыла злобная гримаса.

— Я не вынесу этого холода. Вечером истоплю печь углем.

— Где же вы его возьмете?

— Просто украду. — Она кивнула головой по направлению к берегу; там высилась большая гора угля, покрытая сверкающим снегом.

— Там хватит тепла и нам. Положишь в печь — только следи, чтобы от жара не треснула…

— Скверно будет, если попадешься в руки охраны. Да и люди станут называть воровкой.

— Если поймают, выдеру им глаза. Так дам, что в ушах зазвенит. Какое же воровство — взять немного угля?!

Жена Сааринена рассмеялась так, как будто ей пришло в голову что-то забавное.

— Так в сумерки, значит, пойдем, — вдруг решительно сказала она и ушла на свою половину.

К вечеру нужно было приготовить еду Рейно и девочкам. Опять мысли о топливе… Гнев, внезапно охвативший мать, был так силен, что она уже стала посматривать на мебель. Но удовольствовалась деревянным ящиком, в который складывались дрова. Она разломала его на куски с такой поспешностью, что от напряжения подкосились ноги.

Девочки вернулись домой и завели обычную канитель:

— Сегодня, наверно, будет опять картофель с маргарином?

— А чего бы хотелось уважаемой нейти?[2] Не нравится?

— Я не то хочу сказать. Но завтра пятница, и Рейно получит деньги. Тогда опять купим молока.

— И кофе. Сто граммов.

— Замолчите!

Девочки замолчали. Не снимая пальто, они уткнулись в книги: у матери сегодня было дурное настроение.

Потом пришел Рейно, с лицом, покрытым сажей. Он работал на другом конце города учеником в маленькой мастерской, там не было умывальника.

— Ты собираешься умываться? — спросила мать, видя, что он начал раздеваться.

— Ясно! — Закопченная рубашка полетела на кровать.

Глядя на обнаженное по пояс костлявое туловище сына, мать почувствовала, что ее начинает знобить. Рейно же плескался водой, разбрызгивая ее вокруг себя по полу.

Он быстро проглотил свою долю обеда и сел читать. Но холод вонзил свои когти и в него. Через некоторое время он встал и начал ходить, насвистывая, взад-вперед по комнате.

— Подожди, вот только лето придет, — сказал он вдруг. — Кончится учение, и для нас, мать, наступят другие времена. Тогда не будем изо дня в день есть один картофель с маргарином.

— Да, — промолвила мать.

— Летом отправим девочек в деревню, а с тобой по воскресеньям будем ездить в лодке на острова.