Современная филиппинская новелла (60-70 годы) - [38]

Первые дни мама ходила грустная, как вдова. С нами почти не разговаривала. Тихо сидела одна за столом, за которым они с папой обычно беседовали. Часто слушала радио. Буквально впивалась в газеты.

Однажды я решил поговорить с Дэнни — почему мама вдруг так изменилась? Я нашел его за домом — он что-то копал.

— Почему мама часто плачет? — спросил я у него.

— Потому, — ответил он.

— Почему «потому»?

— Потому что таковы все матери. Волнуются за своих мужей.

— А разве с папой что-нибудь случилось?

— Пока нет. Наверно, что-то прочла в газетах или услышала по радио. Вроде бы вчера бомбили Сайгон.

— А зачем бомбили Сайгон?

— Затем, что во Вьетнаме война! Это там в порядке вещей — бомбежки. А бомба ведь может упасть и на папу! — И он сердито схватился за лопату.

Тогда я не мог еще представить себе все те опасности, которые грозили папе, и не понимал, почему мама то и дело вытирает украдкой слезы. Мне казалось, что война — это так интересно! Сражения! Стрельба! Вот наш сосед Фернандо — он давно воюет, и ничего с ним не случилось! Но однажды на глаза мне попался один из журналов, которые читала мама. И я увидел там фотографии: убитые на улицах Сайгона, окровавленные лица, оторванные руки и ноги… Мне не верилось, что это и есть война. Не верилось, что это война во Вьетнаме. Папа рассказывал об этой войне совсем другое! И потом — все были такие веселые, когда провожали папу во Вьетнам!..

Полевая почта США

Сайгон. Вьетнам

15 июня 1964 г.

Дорогая Ненг прибыл благополучно привет детям всем родным целую — Карлос

Это была первая весточка от папы из Вьетнама. И мама не выдержала — расплакалась. А Дэнни улыбался. И утешал плачущую маму. И тогда я вдруг обнаружил, как здорово они похожи — папа и Дэнни!

Всякий раз, когда приходило письмо из Вьетнама, мы звали маму, и она читала вслух, что пишет папа. Мама садилась на диван, а мы толпились возле нее. И когда в письме упоминались наши имена, мы бурно радовались.

— «Ходит ли Дэнни в школу?» — Мама улыбалась, а Дэнни кричал: — Конечно!

— «Дэнни, учись хорошо, сынок. В свое время мы с мамой были первыми учениками. Теперь твоя очередь».

— «Сол уже, наверно, стала барышней? Может, и кавалеры появились?» — И Сол пряталась за диван, краснея.

— «Как там Тотой? Не забывай пить молоко, сынок. А то будешь слабенький!» — При этих словах Дэнни бросался щупать мои мускулы, которых у меня не было.

— «Ну, а Литс? Научился ли правильно говорить? Вы его поправляйте. И вообще заботьтесь о нем хорошенько — он самый маленький».

И когда мама заканчивала то, что касалось нас, она складывала письмо и уходила в спальню, чтобы там прочитать то, что предназначалось ей одной. Слова ласки. Слова любви. Слова нежности. Клятвы и обещания…

Время от времени папа присылал нам фотографии. Мы жадно расхватывали их и с любопытством рассматривали. Это были групповые снимки — папа был запечатлен на них в обществе американцев, или филиппинцев, или вьетнамцев, с которыми вместе работал. На одной фотографии они копают землю под фундамент из железа и бетона. На другой — сидят в какой-то комнате, окруженные разными приборами, похожими на радио. На третьей — едят палочками лапшу в одном из ресторанов Сайгона.

— По-моему, папа чуточку поправился, — говорила мама, как бы ища у нас подтверждения.

— Похоже, — нерешительно подхватывал Дэнни.

Я внимательно рассмотрел лицо папы. Нет, он не поправился. Вроде бы даже наоборот, похудел еще больше. И почернел. А может, мне это только кажется, потому что рядом на фотографии — рослые, плотные, белые американцы. Так я и сказал маме. Но она не согласилась со мной. Не знаю, ей виднее. Я отметил только про себя, что, хотя папа улыбается обычной своей улыбкой, в глазах его почему-то уже не блестят искорки…

За все время пребывания папы во Вьетнаме он только четыре или пять раз менял место работы. Сначала он был в Сайгоне. Потом его направили в Дананг. Затем в Начанг. В Кантхо. Еще куда-то. Поначалу все эти названия казались мне смешными, но потом я к ним привык. Американская компания посылала папу туда, где была работа. Строить казармы. Сооружать радиомачты. Возводить армейские узлы связи. Оборудовать госпитали. Иногда он работал вместе с американскими солдатами. Иногда с вьетнамскими. А иногда и с филиппинскими. Судя по фотографиям, которые присылал папа, у него во Вьетнаме было много друзей. На лицах всех этих людей я не замечал никаких следов войны. Их улыбки никак не вязались с теми ужасами, о которых кричали газеты. Да и папины письма из Вьетнама всегда были веселые: о товарищах по работе, о встреченных в Сайгоне соотечественниках — все они милые, прекрасные люди; о тамошних пейзажах — они так похожи на наши; о вьетнамцах — они такие же смуглые, как и мы; об американских начальниках — они строгие, но справедливые. Хорошо во Вьетнаме. Весело во Вьетнаме. И война во Вьетнаме кажется приятной прогулкой…

Прошло несколько лет. Наш дом теперь крыт железом, а не пальмовыми листьями, как раньше. Земляной подпол забетонирован. Потемневшие от времени стропила заменены новыми. В гостиной появился небольшой телевизор.

Литс пошел в школу, в которую ходили и мы все. Я кончаю начальный курс и надеюсь на похвальный лист. Салинг перешла в последний класс, у нее уже три или четыре ухажера, и я служу им связным. Дэнни в столице — он учится в университете и живет там в общежитии. Мама почти не изменилась — только несколько морщинок на лбу, несколько серебряных нитей в волосах, очки на носу. Она все так же молчалива, терпелива и заботлива. Но это уже не прежняя мама, которая принималась плакать, услышав любую тревожную новость о Вьетнаме. Либо ее отвлекали от печальных мыслей бодрые папины письма, либо ей просто не о чем было плакать.