Современная европейская философия (XX век), беседы 1-2 - [4]

Значит, когда мы говорим о человеческом усилии, пульсациями которого человеческие установления только и живут, то следовательно мы должны говорить и о том, как это усилие совершать. Если что-то в мире зависит от меня, от моего усилия, то это усилие я должен уметь совершать. Религиозные авторы в таких случаях говорили, например, что не только человек нуждается в Боге, но и Бог нуждается в человеке. Понятна эта фраза? То есть, все, что божественно (а божественны такие вещи, о которых я только что говорил), требует к себе соответствующего отношения. В каком смысле божествен закон? Он не психологичен. Ему нет дела до наших состояний радости, волнений и т. д. И его не существует без нашего усилия, без понимания этой фразы.

Совершение этого усилия, таким образом, сложный акт и может поддерживаться только культурой, а к этому имеет отношение философия. То есть, философия, как я уже предупредил вас, не знание, а техника, во-первых, понимания необходимости такого усилия (а это само собой не очень понятно), и, во-вторых, техника совершения этого усилия. Скажем, в каком-то смысле вся античная философия, в лице Платона, если условно считать его наиболее полным выразителем античной философии, есть акт, совершенный Платоном в связи с убийством Сократа. Общество убило Сократа, и это заставило Платона философствовать. Как так? Если Сократа убивают, что же тогда? И Платон ищет ответ на этот вопрос. Сам вопрос распадается на много составных частей, но я хочу сказать, что в акте философствования есть вынуждение. Вынуждение к постановке вопросов. И задавание этих вопросов, рассеивание определенных иллюзий, докапывание до сути дела и есть философия. Поэтому о философии одновременно и увлекательно говорить и трудно. И также трудно ее передавать. Поскольку она связана, повторяю, не просто с усилием чтения текстов, а с усилием самой жизни; чтобы мой акт жизни воспроизводил не меня в мире, а воспроизводил порядок. То есть, если когда я чего-то не делаю, то что-то в мире рушится. Например, рушатся, умирают человеческие законы. Передать все это почти невозможно. Поэтому все, что я буду говорить в дальнейшем, будет, видимо, в каком-то смысле напоминать «проповедь», хотя я надеюсь, что сумею обозначить и какое-то аналитическое содержание, а не просто навеять свое состояние, свои впечатления от характерных для XX века философских учений, которые я могу теперь перечислить. Это: экзистенциализм, феноменология, неопозитивизм или логический позитивизм, философская антропология, философия жизни или философия культуры, герменевтика, метафизика и т. д.

Но — тут сразу же встает следующий вопрос: почему так? Почему каждый раз речь заходит о новой философии, отличной от той, которая была? В частности, о современной философии в отличие от классической. Ведь были же стройные и красивые философские построения XVII, XVIII, Х1Х веков. Почему должна быть другая философия и почему она должна отличаться от предшествующей?

Почему классическая философия — это философия разума, просвещения, рациональности, а современная, как иногда выражаются, это декаданс, вырождение, отказ от идеалов разума, от идеала рациональности? Или, другими словами, почему современная философия в целом характеризуется некоторыми иррационалистическими тенденциями и чертами? Задав, однако, такой вопрос, мы должны вспомнить о великодушии, т. е. о нашей способности вначале вместить, принять даже то, что нам кажется непонятным или неприятным. И тогда, задав себе этот вопрос по правилам великодушия, мы обязаны призадуматься вообще о ситуации, в которой мы оказались в XX веке. То есть, о том, что охватывает жизнь многих стран, многих миллионов людей и ставит их, в общем, перед сходными проблемами? Но что это за проблемы, которые потребовали нового философского языка, новой терминологии? И соответственно — новых имен.

Какие состояния рождены в культуре XX века? Выражены они на языке философии или не выражены? Я же сказал, что, с одной стороны, можно говорить о философии учений, а с другой, существует философия реальная. Например, Эйнштейн не был философом-профессионалом, он не создавал специального философского учения, но некоторые акты физического мышления, совершенные им и лежащие в основе теории относительности, являются несомненно философскими. По своим чертам, но своему способу осуществления. И не важно, применимы к ним слова и термины, заимствованные из философских доктрин или нет. Доктрин может не быть, а философия существует. Следовательно, есть какие-то состояния, для которых уже нашлись символы, циркулирующие в культуре. И в атмосфере этих состояний возникают новые современные философские направления.

К таким состояниям, не имеющим собственного аналитического языка, и применимы правила экспликации или расшифровки, о которых я говорил, требующие рассмотрения их (состояний) в качестве косвенных текстов. Или, как сказал бы Маркс, «превращенных форм». Превращенными формами являются формы, которые говоря А, на самом деле говорят Б. Причем, об этом может не знать не только тот, кто слышит говоримое, но и тот, кто говорит. Или можно сказать еще так. Все подобные формы-состояния требуют и поддаются психоанализу, или психоаналитической процедуре, если психоаналитическую процедуру понимать широко. А именно, как попытку анализа того, почему и как кто-то, имея в виду сказать А, на самом деле, несмотря на свое намерение, говорит Б. (Кстати, при перечислении философских направлений я забыл упомянуть, наряду с феноменологией, экзистенциализмом и т. д., психоанализ, который не является философией, а есть наука, но содержит в себе существенные философские вещи, необходимые нам для понимания духовно-культурной атмосферы XX века в целом).