Современная девочка - [52]
Витя поправлялся трудно, медленно. Ему не решались сказать правду. Говорили, что мама ранена, лежит в другом отделении, прийти к нему не может.
Соседи каждый день приносили кисели и бульоны. Из школы было к Вите целое паломничество. Но в палату к нему никого не пускали: вдруг кто-нибудь ненароком проговорится.
Витя тосковал и все время думал о маме. Что бы ему ни говорили, раз она не идет, ей очень плохо; значит, пойти к ней должен он, Витя. Он пил и ел все, что ему давали. И лекарства, и кисели, и тошнотворный мед. Он терпел перевязки и уколы. Не стонал, а плакал только ночью и совсем немного, когда знал, что никто не увидит.
Ради мамы… Ведь он слышал, как она сбросила цепочку. Это было за какой-то миг до того, как сунули ножом… А что она могла против тех двоих, с ножами?
Он попросил у сестры бумагу и карандаш.
— Зачем?
— Напишу маме записку.
Сестра даже руками замахала:
— Нельзя, что ты! Твоя мама не знает, что ты в больнице, ранен… — Сестра быстрехонько вышла из палаты.
«Как же не знает? — размышлял Витя. — Ведь она видела, что я упал…»
Первыми в больницу к Вите прорвались Клара и Ника. Клара несколько дней просила отца, чтобы он позвонил главному врачу и уговорил пропустить их. Она доказывала: Вите тяжело одному, это неправильно — изолировать его от всех, ведь так он дольше не поправится. Мама взяла Кларину сторону, и Денис Иванович, ничего не обещая Кларе, позвонил в больницу. Узнав, что Витя пошел на поправку и к нему не пускают только из опасения, как бы не проговорились о смерти матери, высказал врачу сомнение, полезен ли для мальчика такой карантин. Ребята считают Витю героем, проговориться никто не должен.
— Идите, вас пустят, — сказал он Кларе, — только смотри не подведи меня!
Зима чуть-чуть повернула к весне, и цветов еще не было, даже веточек с котиками не продавали на рынке, только букетики засохших бессмертников.
Клара купила такой букетик, но Ника сунула его в пустую чернильницу у себя на столе и срезала несколько стеблей ярко цветущего «декабриста».
Когда они вошли во двор больницы, Ника еще раз напомнила Кларе: молчок. Клара, что бывало редко, даже обиделась: не такая уж она дурочка и пусть лучше Ника за собой последит. Но ссориться было некогда. Сестра набросила на них халаты, проводила.
Витя лежал один в длинной узкой палате с высоким потолком, далеким от кровати окном, холодным кафельным полом. Здесь было так чисто, одиноко, даже холодно, что девочки утратили нарочно приготовленные бодрые улыбки. Клара стала на колени и припала лбом к Витиной руке, чтоб скрыть слезы: острая жалость к Вите и его погибшей маме казалась просто непереносимой. Ника склонилась над тумбочкой, поставила веточку «декабриста» в стакан, придвинула на самый край. Цветы повисли над Витиным лицом.
Он улыбался. Он был очень рад: значит, его одиночество закончилось, значит, он и о маме сможет что-то узнать.
Сестра принесла еще один стул, сказала, что нельзя разговаривать громко и много. Пусть говорят девочки, а Витя молчит.
Клара рассказывала о школьных делах, о дворце и репетициях, о том, какая кислая погода, непохоже ни на зиму, ни на весну, не хочется из дома и нос высовывать; так что пусть Витя не горюет, к настоящей весне, когда цветы и солнце, он выйдет из больницы. Потом, когда разрешат, ему будут приносить уроки, придут учителя — заниматься прямо здесь. Захлебываясь от жалости к Вите, от желания сделать для него хоть что-нибудь приятное, Клара сказала, каким молодцом все считают его, как им гордятся: ведь если бы не он, не удалось бы поймать тех двоих бандитов, да и людей он спас, могло быть больше жертв…
— А мама? Что с мамой? — В груди у Вити захлюпало.
Клара испуганно замолчала, виновато посмотрела на Нику: ну придумай же что-нибудь, спаси!
— Сосед успел выскочить в окно и поднять тревогу. Твою маму ранили, она лежит в женском отделении, — четко выговаривая слова, веско сказала Ника.
— А мне почему-то кажется, что все меня обманывают… И вы тоже, — прошептал Витя и закрыл глаза. Подбородок, на котором от напряжения удержать слезы проступили мелкие ямочки, задрожал. — Проведайте ее, пожалуйста… — чуть слышно попросил он.
Клара вдруг громко всхлипнула и выбежала из палаты.
— Мама! Мама! — изо всех сил крикнул Витя и сел.
— Нельзя тебе, нельзя! — бросилась к нему Ника.
Вбежала сестра, засуетилась:
— Я же говорила — рано к нему посетителей.
— Я все понял… — Витя откинулся на подушку. — Я еще раньше все понял…
Клара дожидалась Нику на улице, боязливо выглядывая из-за столба.
— Как можно быть такой… несдержанной? — Ника подобрала слово помягче, потому что по сморщенному виноватому лицу Пупочки непрерывно текли слезы.
— Жалко…
— Если Вите станет хуже, это на твоей совести, учти!
К Вите в больницу пришел командир полка, который воевал вместе с его отцом.
— Я тебя усыновлю. Хочешь? — спросил полковник.
— Нет.
— Почему?
— У меня есть отец. Буду солдатом, как он.
— Твой отец был генералом.
— Значит — солдатом. Так считал отец.
— В суворовское поедешь?
— Да…
После санатория Витя прощался со школой, с товарищами и учителями. В актовый зал набилось много народу — ученики и учителя изо всех школ.
