Современная чехословацкая повесть. 70-е годы - [16]

— Вряд ли, — заметила Прошекова, улыбнувшись соболезнующей, сочувственной улыбкой, — Как можно! Госстрах возмещает потери, возникшие вследствие стихийного бедствия, а не те, что произошли по нашей вине.

— Я бы охотно помог вам, — начал я, и Смолин удивленно приподнялся, перегнулся вперед, чтоб не упустить ни слова, — но…

— Какие могут быть «но»! — сорвался он. — Договаривай! Можешь помочь — помоги. Ты прекрасно понимаешь, что так, как я предлагаю, будет лучше всего.

— У вас своя информация… или информаторы. Но я не позволю, чтобы меня сняли из-за чьей-то болтовни.

— Контролер из района, Сланый — да ты его очень хорошо знаешь и отлично помнишь… Вот он нас и информировал обо всем.

— Мало ли что можно сказать со своей колокольни. Сам знаешь. Твой Сланый… Мне люди были нужны, как соль, новые люди со свежими силами, которые в состоянии держать лопату, а ты мне подсунул Сланого!

— Этого от твоего имени потребовал Павличек.

— Знаю. Был у меня Павличек. Один раз. В Броде. Вот и все. Нес какую-то чепуху. А Сланый вообще нигде не был. Ничего не видел, не слышал, сиднем сидел в конторе и дрожал, не дай бог пурга занесет обратную дорогу сюда, в Дроздов. Я звал его с собой, в машину, на трассу. Отказался… и больше мы его не видели. Исчез, испарился. А теперь, оказывается, он поставляет тебе информацию.

— Да. А зачем ему было появляться еще раз? Зачем к тебе ездить? С него и за один раз хватило твоего рева. Знаешь, ори дома или выйди в поле, в нужник, что ли, там вопи хоть во всю глотку, но не разевай пасть на районных инспекторов, которые потом о тебе дают отзывы! Вот он и не поехал к тебе второй раз. Зачем? Факты-то он уже проверил.

— Вот как.

— Некоторые еще будут дополнены.

— Донесением Павличека, так? А что, этот товарищ Сланый, он с людьми-то вообще разговаривал? Спрашивал их, что да как?

Стало тихо. Слышно было, как за окнами скрипит снег под ногами торопливых прохожих. Пар шел у них изо рта, косыми струйками вылетал из ноздрей.

— В обязанности инспектора вышестоящей организации входит сбор фактов, — продекламировал Смолин, — причем, естественно, фактов проверенных. Все, с кем он разговаривал, подписали свои показания.

Стул подо мной скрипнул, так я вскинулся, пораженный. Скверная новость!

— Ах, у вас уже и подписанные показания есть? Это в начале-то… следствия? — Я немного помолчал, чтоб не рассмеяться. Не укладывалось это у меня в голове. — И что же — все подписали?

— За некоторым исключением, — ответил Смолин и откинулся на стуле.

— Откуда у тебя такие сведения?

— От Сланого. Я с ним нынче утром разговаривал.

— Ну и как? Что узнал?

— А то, что плохи твои дела, приятель, ох как плохи, — продолжал он декламацию. — Можешь быть уверен, он на тебе живого места не оставит. Ты его куда-то там послал и поднял на смех, когда он не пожелал выезжать с тобой в буран.

— Так чего ж он? Взял бы да поехал!

— А он испугался, что ты его на струг посадишь.

— На самый нож, что ли?

— Ничего удивительного. Он видал снеговой струг разве что в кино, если только попадался ему такой фильм.

— Я не удивляюсь. Только зачем же он согласился на такую командировку, если боялся, что не вернется из нее?

— Он поступил как надо. Согласился на просьбу. Не думай, что он не любит свое дело! — быстро добавил Смолин, заметив, что я опять дернулся, собираясь перебить его. — Любит. Такой человек не станет подтасовывать факты — именно потому, что любит свою работу.

— Охотно верю… Но почему же все-таки несколько человек не подписали? Видно, сболтнули сдуру, да смекнули, к чему это приведет, и… отказались подписывать?

Смолин смешался; выпятил нижнюю челюсть, засопел, как кузнечные мехи.

— Не выдумывай. Подписанного вполне достаточно. Одно несомненно. Ты запятнал доброе имя дорожного управления, товарищ Зборжил!

Я еще сумел подавить первый порыв ярости.

— Общие фразы, директор. Для увольнения этого мало. Напиши-ка, что увольняешь меня за то, что я запятнал доброе имя управления. Попробуй — увидишь, что получится.

— И попробую, не беспокойся.

— Попробуй, очень тебя прошу. Увидишь, что будет.

— Ты, как всегда, недисциплинирован… я не давал тебе слова, братец. И позвал я тебя сегодня не для того, чтоб ругаться.

— А надо бы, — парировал я. — Может, додумался б и до таких выводов, которые вовсе не подготовил!

— А ну тебя. — Смолин нажал кнопку звонка под столешницей, и под нашу перебранку в кабинете незаметно возникла Сильва — рыжая секретарша с мощными бедрами, — принесла ему свежего кофе.

Смолин улыбнулся, как бы извиняясь, надорвал пакетик с сахарным песком и половину просыпал на стол. Поколебался немного — как быть с просыпанным сахаром — да так и оставил. Маленькая кучка белела перед ним, как горстка пены или пуха.

Отхлебнув так шумно, словно сидел в какой-нибудь забегаловке или в одиночестве у телевизора — даже Прошекова хмыкнула, — он поставил чашку на стол и весь пригнулся, сгорбился — собирался сделать выпад и готовился к нему так явно, что за километр было видно.

— Отвечаешь ты за проходимость дорог зимой? Отвечаешь. Из-за нас машиностроительный завод в Рудной не выполнил в срок загранпоставку, потому что пресс надо было вывезти по дороге, а дорога была занесена снегом. Занесена! А ты еще, что хуже всего, рисковал жизнью людей. Жизнью людей, понимаешь? Этого тебе мало, Йозеф?