Современная болгарская повесть - [18]
«Доктор Джил!»
«Фрэд Барнаби!»
«Да, и в полном боевом снаряжении, — сказал я. — Но тысяча чертей, вы-то, доктор, что вы-то делаете здесь?»
«Исцеляю этих чертей. А вы?»
«Всего лишь составляю им компанию».
Приятно повстречать старого знакомца в ту минуту, когда ты уже начал тяготиться всем окружающим. Я ехал рядом с пролеткой, и мы, не умолкая, говорили о войне — не о войне как таковой, а лишь о том, что непосредственно касалось нас.
«Услыхал, что главнокомандующий здесь. Еду вот разузнать, когда мы наконец эвакуируем лазарет», — сказал Джил. Я не удивился негодованию, звучавшему в его словах. Доктор Джил любил порядок и любое отступление от него принимал близко к сердцу.
«На вашем месте я бы решил это сам, — сказал я. — А кстати, у вас в лазарете есть сестры милосердия?»
Он кивнул, но я не удовлетворился этим.
«Хорошенькие? Молодые?»
— Поосторожнее, Фрэдди! — предостерег его Миллет, Бога ради, осторожнее! Взгляните, как у миссис Барнаби вздрагивают ресницы!
Мы невольно обратили взгляды к супруге Фрэда, но она улыбалась спокойной, невозмутимой улыбкой.
— Мне ничто не грозит, — отвечал путешественник. — Все исповедано, окончено производством и сдано в архив. И вообще вам должно быть известно: англичанин подсуден закону лишь в Англии!
— Какая удобная позиция! — воскликнул Карло, и все общество с ним согласилось.
Барнаби пренебрежительно пожал плечами и продолжал:
— Я вам сказал, что Сулейман призвал корпусных командиров на военный совет в помещение вокзала, поближе к телеграфному аппарату. Но теперь должен поправить себя. Совет собрался в ресторане напротив вокзала — единственном, сдается мне, приличном ресторане в городе. Своей репутацией он обязан был главным образом содержателю-итальянцу. Подобно актрисе, некогда блиставшей на столичной сцене, а затем выброшенной суровым житейским морем в маленькие провинциальные городки, синьор Винченцо тоже знавал лучшие времена. Но человеком он казался услужливым и сердечным. Встретил нас в дверях. Лицо испещрено морщинами — от улыбок и прожитых лет. Он будто и сейчас передо мной: волосы с проседью, иссиня-черные брови, постоянно жестикулирующие руки.
«Здесь они! Конечно, здесь! — Он растолкал часовых, расчищая нам путь. — Нет, нет, прошу вперед! Там у меня вторая зала, побогаче, для почетных гостей!»
«Совет окончился?» — спросил я.
«Как можно? А речи?.. Досточтимый синьор Барнаби, не так ли? Почитаю великой для себя честью… Его превосходительство генерал Бейкер-паша изволил приказать мне, как только вы пожалуете… Относительно же господина доктора приказано не было… Тысяча извинений, многоуважаемый доктор! Если угодно, могу составить вам компанию, хотя кухня, понимаете сами… Ужин — для главнокомандующего…»
Доктор Джил умел понимать намеки. Впрочем, это и не назовешь намеком.
«Нет, благодарю вас, синьор Винченцо. Я заеду через час. Как мой Стамо, справляется ли?»
«Тысяча благодарностей! — сверкнув глазами, воскликнул итальянец. — Что ни закажешь — мусаку, имамбаялды[2] — все умеет! Скоро он у меня выучится и спагетти готовить!»
«Отличный повар, я даже немного жалел о нем, только характер нелегкий, сердит на весь мир».
«Имя у него, похоже, болгарское?» — вмешался я.
«Да, он из местных, некоторое время служил у меня в лазарете, но синьор Винченцо переманил его. Ничего не поделаешь. Так, значит, через час?»
«Я за вами кого-нибудь пришлю!» — И синьор Винченцо проводил доктора до двери, а потом поспешил показать мне залу для почетных гостей. Дорогой он отворил какую-то дверь и что-то сказал по-болгарски, из чего я понял лишь, что он обращался к повару Стамо. Из двери потянуло возбуждающими аппетит ароматами. У меня потекли слюнки. Я припоминал названия турецких кушаний, перечисленных содержателем ресторана, и участие мое в совещании представлялось мне бессмысленным. Голод все более властно звал меня на кухню. Нет, господа, не смейтесь. Скажу не таясь — я люблю поесть. Но в тот раз не чревоугодие, а самый настоящий голод проснулся в моей утробе, как пробуждается после зимней спячки медведь в берлоге.
Нехотя вступил я в богатую, по словам содержателя, залу, в которой, однако, ничего богатого не было. Четыре немолодых паши — командиры корпусов, при них помощники и адъютанты, сидели за длинным столом. Был там и мой друг Бейкер, и еще двое английских советников, не привожу их имен, дабы не затягивать повествование. Сулейман стоял у висевшей на стене карты, что-то показывал, предостерегал, настаивал, грозил. Голос его проникал в самые дальние уголки помещения.
«Никакого отступления! — говорил он. — На этом участке мы имеем численное превосходство, семнадцать тысяч четыреста двенадцать правоверных!»
При моем появлении он знаком предложил мне сесть и продолжал все так же нервно и громко:
«А слева? Отвечайте же — слева? И на всем протяжении реки — одиннадцать тысяч и… сколько?»
«Одиннадцать тысяч шестьсот пятьдесят два, ваше высокопревосходительство!» — подсказал вполголоса один из пашей.
«Именно! Теперь сложите! Семнадцать тысяч плюс одиннадцать… — Сулейман заморгал, быстро подсчитывая в уме. — Плюс три тысячи из расформированной бригады и две тысячи двадцать два из отборной дивизии… И еще… Итого сорок восемь тысяч семьсот девяносто три! — возвестил он, закончив подсчеты намного раньше, чем его корпусные командиры. — Нет, эффенди, никакого отступления! Наоборот! Оба наших фланга сомкнутся и будут угрожать им с тыла…»
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Это — мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует!.. Разруха сидит… в головах!» Этот несуществующий эпиграф к роману Владимира Зарева — из повести Булгакова «Собачье сердце». Зарев рассказывает историю двойного фиаско: абсолютно вписавшегося в «новую жизнь» бизнесмена Бояна Тилева и столь же абсолютно не вписавшегося в нее писателя Мартина Сестримского. Их жизни воссозданы с почти документалистской тщательностью, снимающей опасность примитивного морализаторства.
Пятое издание моего романа «Путь к Софии» на болгарском языке, приуроченное к столетию освобождения Болгарии в результате русско-турецкой войны, обязывает меня обратить внимание читателя на некоторые моменты исторической достоверности. Ввиду того, что роман не отражает описываемые события подобно зеркалу, с абсолютной точностью, а воссоздает их в художественной форме, отдельные образы — Леандр Леге (Ле Ге), Сен-Клер, Шакир-паша — получили свободную, собирательно-типизированную трактовку.Что же касается драматических событий истории — ярко выраженной поляризации сил, дипломатических ходов западных государств, страданий, выпавших на долю жителей Софии, и в первую очередь беспримерного героизма братьев-освободителей, — то при их воспроизведении я с огромным чувством ответственности соблюдал историческую и художественную достоверность. .
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Ф. Дюрренматт — классик швейцарской литературы (род. В 1921 г.), выдающийся художник слова, один из крупнейших драматургов XX века. Его комедии и детективные романы известны широкому кругу советских читателей.В своих романах, повестях и рассказах он тяготеет к притчево-философскому осмыслению мира, к беспощадно точному анализу его состояния.
Памфлет раскрывает одну из запретных страниц жизни советской молодежной суперэлиты — студентов Института международных отношений. Герой памфлета проходит путь от невинного лукавства — через ловушки институтской политической жандармерии — до полной потери моральных критериев… Автор рисует теневые стороны жизни советских дипломатов, посольских колоний, спекуляцию, склоки, интриги, доносы. Развенчивает миф о социальной справедливости в СССР и равенстве перед законом. Разоблачает лицемерие, коррупцию и двойную мораль в высших эшелонах партгосаппарата.
Она - молода, красива, уверена в себе.Она - девушка миллениума PLAYBOY.На нее устремлены сотни восхищенных мужских взглядов.Ее окружают толпы поклонников Но нет счастья, и нет того единственного, который за яркой внешностью смог бы разглядеть хрупкую, ранимую душу обыкновенной девушки, мечтающей о тихом, семейном счастье???Через эмоции и переживания, совершая ошибки и жестоко расплачиваясь за них, Вера ищет настоящую любовь.Но настоящая любовь - как проходящий поезд, на который нужно успеть во что бы то ни стало.
Книга «Продолжение ЖЖизни» основана на интернет-дневнике Евгения Гришковца.Еще один год жизни. Нормальной человеческой жизни, в которую добавляются ненормальности жизни артистической. Всего год или целый год.Возможность чуть отмотать назад и остановиться. Сравнить впечатления от пережитого или увиденного. Порадоваться совпадению или не согласиться. Рассмотреть. Почувствовать. Свою собственную жизнь.В книге использованы фотографии Александра Гронского и Дениса Савинова.