Современная американская новелла. 70—80-е годы - [163]

Зверолов жевал суслика и полицейского, когда в лавку вошла Роза:

 — Дядюшка Тио на гору лезет.

Зверолов вышел на крыльцо, глянул в ту сторону и пробормотал:

 — Чего это он туда забрался?

 — Петуния двое суток как сбежала, — ответила Роза.

А дядюшка Тио потихоньку взбирался выше и выше по холму.

Приезжим хотелось еще поесть волшебных пряников, но Зверолов сказал, что пора ехать. Он чмокнул Долорес в прохладную щеку, но она тут же отвернулась. Он пошел на крыльцо, Роза следом за ним, положил руку ей на плечо — она отстранилась. Последнее время все от него отстраняются, кого ни тронь. Что ж, он уже стал привыкать. Но Роза его знала, знала как свои пять пальцев, чуяла его, как звери чуют и боятся друг друга. Его прозвали Зверолов, так оно и есть, только и знает, что ловит в капкан беззащитных. А еще он Эль-Негро. — черный, черный телом и душой, и никто не знает этого лучше ее, потому, что они познакомились трехлетними малышами. Она помнит, как бывала с ним в лесу, во тьме, и теплый мех его добычи согревал ее столько ночей, да и теперь ночью она укрывается шкурками лисиц, бобра, енота — тем, что осталось от поры, когда она готова была отдать все, лишь бы он согревал ее. Теперь он томится по ней, она это знает. Знает, что, лишь отталкивая, может досадить ему пуще всего — и отталкивает. Знает — пока она так ведет себя с ним, он будет заезжать сюда. Это единственный способ его удерживать.

Коренастый налил себе из автомата кока-колы, а высокий взял апельсиновый напиток. И у того и у другого пот струйками сбегал по шее, пропитывал воротнички рубашек. Высокий пил и поминутно утирал шею платком.

 — Скажи дядюшке Тио, я поищу Петунию на дороге в горы, — буркнул Эль-Негро и вскочил в машину. Такой огромный, сильный, большеногий. Роза улыбнулась, представила, как свинья карабкается по горе.

 — Может, возьмем ее поварихой? — шутливо предложил высокий, поглядев на Розу; он был просто в восторге: Долорес сказала — он мужчина-огонь.

 — Заткнись… — шепотом, но так, чтобы слышала Роза, оборвал Эль-Негро: — Я ее любил.

Долорес всегда уходила из пекарни рано, так было заведено при жизни ее мужа, а еще потому, что привыкла вовремя обедать. В половине девятого «Волшебные пряники» закрывала Роза. Каждый вечер закрывала в это время. Она взяла из кассы несколько песо и купила два лотерейных билета — один себе, другой для Эль-Негрито. Иной раз, если торговля шла хорошо, покупала несколько. Случалось, покупала и мысленно дарила билетик Эль-Негро, только никому об этом не рассказывала.

Роза отправилась в обратный путь домой, когда сгустилась тьма и небо стало черное-черное, потому что луны уже не было. В Эсперанце говорят: если споткнешься и упадешь плашмя на землю, угодишь в ад. А если пес всю ночь лает на луну, так это он с дьяволом разговаривает. И хотя Роза была не суеверна, ей вспомнилось, что, с тех пор как сбежала Петуния, какой-то бродячий пес вот уже две ночи лает на луну, а еще накануне Роза по дороге домой споткнулась и упала. Правда, не плашмя, на руки упала. Что ж, выходит, только руки ее попадут в ад? А еще она вчера вечером видела на стене кошку с лицом младенца.

Домой вели две дороги. Роза жила в предместье Сан-Рафаэль, туда можно идти длинной дорогой — вверх по шоссе, где задавили Розиного брата, потом свернуть на Калье-Сапата и дальше переулками, мощенными булыжником, подняться по крутому склону до Калье-Идальго[42], которую загораживает стена. Путь этот длиною в три мили, и домой она попадала чуть ли не к десяти часам. Была и другая дорога, по которой утром она ходила на работу к Сеньоре, а по вечерам поздно возвращалась из города. Эта легкая дорога нравилась Розе не тем, что она ровная и гладкая, а тем, что вела мимо особняков, не темными переулками, и идти по ней куда спокойнее. По этой дороге Роза шла домой напрямик. Пройти Колонию Риодоро — и подойдешь прямо к стене. А в ней дыра, которую два года тому назад оставили после застройки Риодоро, и жители. Сан-Рафаэля, пролезая в дыру, сокращали себе путь домой.

Она шла гладкой дорогой через Риодоро и разглядывала дома. Ей нравились эти белые и розовые особняки — ночью они выглядели еще внушительней. В Сан-Рафаэле все домишки маленькие, дощатые хибарки лепятся одна к другой, и лишь немногие оштукатурены, и повсюду кудахчут куры, ревут ослы, а тут никакой этой живности нет, тишина, дорожки чистые. В Сан-Рафаэле огни увидишь только от костров, а в хибарках темно, холодно, посмотришь — проберет озноб, не то что тут, где кажется — тебе тепло. Но посмотреть все особняки Розе не удавалось: каждый прятался за белым забором, а то в придачу еще и за живой изгородью, и, если бы Роза не работала у. Сеньоры, не узнать бы ей, как там внутри. Розе очень нравилось, когда в домах горит свет. Она представляла себе, что там, в доме, большая собака, хозяин у камина или супруги в теплой постели. Ей нравилось идти так в темноте и смотреть в окна, смотреть, как там движутся беглые тени: случалось, на нее тоже смотрели из этих красивых окон, откуда, она знала, днем открывается вид на всю долину, до самой границы. Чтобы оглядеть округу так далеко, ей приходилось взбираться по крутому склону на вершину холма. И вот теперь она шла и видела, что на нее тоже смотрят из окон, прижавшись носом к стеклу.