Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 - [4]

взволнован. Потом наедине клялся Мацкевичу, что он выполнит все что обещал Брежневу и что ему так понравилось в Советском Союзе, что не хотел уезжать.

Нам предстоит принимать на той неделе Бхутто и премьера Афганистана. С афганцем дело просто: они хотят и со своей стороны пощипать Пакистан, пуштунов отобрать. Скажем ему, что не надо (этого делать).

А с Бхутто серьезнее. Он ведь там… этих генералов, которые расправлялись с бенгальцами, взял в правительство. Так, может, не стоит его сейчас принимать?.

Б: Вообще-то сейчас действительно много дел, ну, а как?.

К: Написать письмо или устно, через посла: мол, посади своих этих генералов, иначе мы принимать тебя не будем.

Б: Ну, на это он не пойдет…

К: Да, действительно… И если мы его не примем, он перебежит к американцам и китайцам.

Б: Он и так уже у них…

А, может быть, написать ему вежливо, что мы не готовы сейчас обсуждать. сложные проблемы, выросшие из вооруженного конфликта. Пусть, мол, они сами, между собой (с Индией, с Бангладеш) и попробуют урегулировать, не наше дело выступать посредниками.

А на сколько отложить?

На май? Нет… В мае — Никсон, черт возьми. Тогда давай на июнь.

К: Хорошо. Я поговорю с Громыко.

Б: Не надо, я сам поговорю.

К: Посмотри, как Никсон обнаглел. Бомбит и бомбит Вьетнам, все сильнее, Сволочь.

Слушай, Лень, может быть нам и его визит отложить?

Б: Ну что ты!

К: А что! Бомба будет что надо. Это тебе не отсрочка с Бхутто!.

Б: Бомба-то бомба, да кого она больше заденет!?

К: Да, пожалуй. Но надо ему написать, что ли…

Б: Да. Кажется, есть какое-то еще письмо от Никсона. Я на него не ответил. Надо будет воспользоваться этим. Я вот хочу в субботу и воскресенье заняться этим: посмотрю еще раз всю переписку, почитаю материалы.

К: Хорошо. А я сейчас буду принимать югославского посла. Давно просится. Что-то от их премьера (или как он у них там называется) ему надо передать.

Селектор выключается.

Брежнев включает его на Громыко.

Б: Здравствуй.

Г: Здравствуй, как ты(!) себя чувствуешь?

Б: Ничего. Знаешь, мне сейчас Алексей Николаевич звонил. Предлагает отложить визит Бхутто. Я тоже подумал: дел сейчас много, устал я очень, да и неясность там большая, не улеглись еще там проблемы. Рано нам посредниками выступать.

Г: А нас в посредники никто и не приглашает. Нам это и не нужно.

Б: Ну, это я так, условно. Ты же понимаешь. К тому же, Ал. Ник., знаешь как у него — он так и так считает возможным.

Г: Ты один сейчас?

Б: Один! (И посмотрел на каждого из нас по очереди).

Г: У этого Косыгина двадцать мнений на один день. А мое мнение такое: ни в коем случае нельзя откладывать визит Бхутго. Если он к нам в такой отчаянной у себя ситуации едет, значит признает, что если Якъя Хан послушал бы нас перед началом вооруженного конфликта, он бы не потерял такого куска, как Бангладеш. Значит, он понял, что лучше слушать нас.

У нас сейчас очень сильные позиции во всем этом районе. А если мы оттолкнем Бхутто, то потеряем шанс быстро укреплять и расширять их дальше.

Требовать же от него, чтоб он посадил генералов, просто глупо. Он всегда успеет это сделать. И не надо преувеличивать их роль. Это неправильно, будто он уже не хозяин, а полностью в руках военной хунты.

Надо ковать железо, пока горячо.

Б: Хорошо. Я поставлю этот вопрос сегодня на Политбюро. Пожалуй, ты прав. Я то колебнулся, потому что времени совсем нет. И из внешних дел у меня на уме два: Германия и Никсон. Брандту надо помочь. Я думаю в речи на съезде профсоюзов «закавычить» пару абзацев в его поддержку, против аргументов оппозиции.

Г: Это было бы очень важно. Мы представим по твоему поручению свои предложения. Кстати, надо упомянуть об Общем рынке. Тут пора решать. Оппозиция сейчас бьет на то, что, мол, СССР хочет нормализоваться с ФРГ, чтоб оторвать ее от Общего рынка. И вообще, мол, с ним нельзя иметь дело, раз он поставил своей целью вести непримиримую борьбу против Общего рынка.

Б: Да, я думаю об этом сказать. А ты, знаешь, Косыгин и Никсона предложил отложить. Бомба, говорит, будет

В селекторе — затянувшееся молчание. Громыко, видимо, несколько секунд выходил из остолбенения.

Г: Да он что!?.

Б: Ну, ладно… Этот Бхутто и афганец, наверное, ко мне попросятся.

Г: Конечно. Ненадолго надо бы их принять. Это важно.

Б: Устал я. Обговорим сегодня все на Политбюро.

Выключает селектор.

Минут 15 продолжаем обсуждать текст. Звонок ВЧ (правительственная связь).

Брежнев, снимая трубку, — А, Николай. (Это Подгорный из Гагры, отдыхает там). На этот раз слышно только, что говорит Брежнев. Коротко повторил о болезни дочери, еще о каких-то повседневных делах. Потом:

«Ты, знаешь, Коля. Нервы не выдерживают. Я вот тут очень крупно поговорил с Устиновым. Он мне — я, мол, в этом убежден и буду настаивать. Ну, ты знаешь этот его пунктик. Я разошелся. Потом только опомнился. Весь день в себя не мог придти. Ночью уже, часа в два, взял позвонил ему. Ну, вроде помирились. Утром он мне на работу позвонил. Вот ведь как бывает. А ведь мы всегда с ним по- товарищески. Это нервы[5]…

Так вот мотаешься, мотаешься. Я тебе так скажу, Коля: в отличие от своих предшественников на этом месте я не руковожу, а работаю».