Советский Фауст - [30]
— Сгореть? В огне? Сам, если хочешь — сгори! Ведь мне еще так много надо сделать, с «микроскопией времени» разобраться. Надо же, придумать такое — сгореть...
Жаль, камера была уже отключена, — они шли, по аллее, два старых человека, два персонажа тогда еще ненаписанной книги «Советский Фауст».
Последние, самые триумфальные концерты в Казани Лев Сергеевич дал в 1987 году, на Всесоюзном фестивале «Свет и музыка». Это был подлинный праздник «Gesamtkunstwerk»! 500 человек из 70 городов СССР, в 10 залах и выставочных площадках города, с утра до поздней ночи. Мероприятия фестиваля посетили десятки тысяч казанцев. Спасибо партийным органам и, особенно, комсомолу — без их помощи не обошлись бы. Времена изменились, жаль, с опозданием... Залы были, как всегда, полны, когда выступали с терменвоксом сам Лев Сергеевич, либо его дочь Наташа (рис. 22).
...Повествование наше приближается к завершению. Подходила к концу советская власть и, увы, как оказалось, и жизнь нашего героя, которая нам всем уже давно представлялась неподвластной времени. Как, впрочем, бессмертной, вечной, незыблемой казалась и советская власть, в которой он вырос и в которую врос, которая питала его и которую он питал, — своей мыслью, своими открытиями и изобретениями.
Да, он плоть от плоти — «советский Фауст». Назвать его иначе, например, просто «русским Фаустом» — было бы неверно. И не потому, что он француз в корнях, пусть православными, российскими подданными и были ближайшие его предки. Дело не в этом. Анализируя послегетевские попытки развивать тему Фауста в России (вспомним «Сцену из Фауста», «Наброски к замыслу о Фаусте» Пушкина и повесть «Фауст» Тургенева), исследователи отмечали, что в русской интерпретации Фауста непроизвольно прорывался столь привычный для нашей литературы образ «лишнего», иными словами, ненужного, общественно бесполезного человека[71].
А Льва Сергеевича никак нельзя сравнить с Онегиным или Печориным, его никак нельзя считать «лишним человеком», — потому, что в нем постоянно нуждались, и он сам никогда ни в чем и никому не отказывал в своем постоянном стремлении приносить пользу. Возможно, в последние годы он мог чувствовать себя лишним и дома, и на службе, но это, к сожалению, общая участь большинства старых людей, — короче, это уже из сюжетов не Гете, а Достоевского...
А нам уже пора, наконец, разобраться, в какое же все-таки время жил и работал Термен. Да, поэт точно подметил: «Времена не выбирают, в них живут и умирают». А Термен жил вместе со своей страной. Что же это за страна? Ответив на данный вопрос, мы, может быть, глубже сможем понять, в чем же отличие советского Фауста от «никому не нужного», лишнего русского и, естественно, от исконно немецкого, гетевского Фауста.
Кто мы? Откуда? Зачем? — Реквием нашей революции
Итак, последнее, отнюдь не лирическое отступление, выделяемое курсивом: почему именно Россия, родина Термена, стала первым испытательным полигоном для экспериментальной проверки исторической закономерности, открытой Марксом? Вроде бы — не совсем подходящее место?..
Это мое личное мнение, мои личные выводы, — но, как мне кажется, дать верную оценку того, что же произошло с нашим отечеством, проповедовавшим лозунги «Свободы, Равенства, Братства» в обновленном, марксистском варианте и так бесславно отказавшимся от них, можно, если следовать именно самим Марксу-Энгельсу, с легкой руки которых «призрак коммунизма» пустился бродить по Европе.
На всякий случай хочу оговорить, что я, как и Термен, не разделяю того хихиканья в отношении наших «основоположников», который обуял нынче нашу интеллигенцию. Разоблачениям нет конца — читал недавно в центральной демократической газете: мол, Маркса звали, между прочим, не Карл, а Мордухай, да и кроме всего, у него в бороде водились мухи.
Стыдно перед нашими цивилизованными европейскими соседями... Помню, несколько лет назад, когда я был в ФРГ, увидел название улицы «Энгельсштрассе», в связи с чем задал местному, т.е. западному немцу удивленно вопрос: «Это что, наш Энгельс?!» Он вдруг оскорбился, обиделся: «Нет, это наш Энгельс!» Они там не выкидывают многотомные собрания сочинений своих земляков на свалку истории, а то и просто на свалку, вместе с «Историей КПСС».
Я так и не могу вспомнить, — где же я читал об этом, в трудах ли самих Маркса-Энгельса, либо в чьих-то воспоминаниях, но со времен моей «марксистской», пусть и беспартийной юности мне накрепко впечатался в намять забавный случай, произошедший с патриархом коммунистического учения. После того, как были впервые обнародованы основные положения этого учения, к К.Марксу — будто бы — пришли то ли молодые прусские офицеры, то ли местные революционеры и сказали: «Карл Иванович! Нам очень понравилась ваша идея коммунизма. В наших силах, мы готовы осуществить переворот и, взяв власть, реализовать под вашим руководством в Пруссии коммунизм». Карл Маркс захохотал и распрощался с юными радикалами: «В отдельно взятой, да притом еще в такой не шибко развитой стране, как Пруссия, любая революция, пусть и под коммунистическими лозунгами, приведет к тому, что в результате ее произойдет лишь перераспределение недостающих материальных ценностей» (за точность не ручаюсь — но смысл тот)
