Советские ученые. Очерки и воспоминания - [33]

Резко и, как мне показалось, необычно громко зазвонил телефон. Я бросился к нему, опрокинув банку с букетом астр.

— Слушаю! — крикнул я в трубку, неловко ухватив ее мокрыми пальцами.

— Юрий Лукич, вас Игорь Васильевич просит зайти, — услышал я голос Татьяны Сильвестровны, секретарши Курчатова.

— Когда?

— Приходите прямо сейчас, он вас ждет.

Борода был один. На большом столе, за которым он сидел, лежали листы бумаги, вкривь и вкось исписанные его размашистым почерком.

— Что это у вас за пасьянс? — спросил я, глядя на бумажки.

— Это, молодой человек, не пасьянс, а план. Понимаешь, план… Ты что–нибудь смыслишь в планировании научной работы?

— Ни черта не смыслю, Игорь Васильевич.

Борода посмотрел на меня с неудовольствием.

— Я это уже давно заметил. Никогда не видел более безалаберного человека, чем ты.

— Никакой я не безалаберный. Вы просто не знаете, что мне сейчас очень нелегко жить на белом свете.

— Я думаю, что нелегко. Вечно берешь на себя больше, чем можешь сделать, а потом жалуешься.

— Что вы, Игорь Васильевич! Я же работаю сейчас фактически в единственном числе, лаборантов у меня нет, и положение мое в секторе самое скверное. Недаром меня называют опальным боярином.

— Ты чего разозлился? — Борода посмотрел на меня с некоторым удивлением. — А «опальный боярин» — это хорошо. Кто это тебя так окрестил?

— Не знаю.

Курчатов откинулся в кресле, барабаня пальцами по столу.

— В том, что тебе нелегко, ты сам и виноват. Не умеешь устраивать свои дела. Знаешь, что сказал по сему поводу Козьма Прутков? «Если хочешь быть счастливым — будь им». Вот ты и будь. Никто тебе не мешает.

Красивое лицо Бороды было нарочито серьезным.

— Я, Лукич, как раз хотел поговорить о твоей полезной деятельности в будущем… Начал, как ты знаешь, дышать новый циклотрон, но ток в пучке еще очень мал для опытов со счетчиками и камерами. И тем не менее его нужно сразу использовать для науки. Ждать мы не можем. Ты чаю хочешь?

— С удовольствием выпью.

Борода потушил папиросу, поднялся из–за стола и загремел посудой в стоявшем рядом шкафчике.

— Так вот. Для экспериментов на циклотроне, в том виде, как он сейчас есть, больше всего подойдут твои толстослойные пластинки. При работе с ними большой ток не нужен, и время самого опыта получается очень коротким. Ко всеобщему удовольствию, можно и наукой заниматься, и циклотрон настраивать. Верно я говорю?

— Конечно. Я сейчас отлично облучаю пластинки даже при самых слабых токах.

— Вот видишь. Поэтому я и хотел предложить тебе заняться изучением свойств ядер. Как следует заняться, по определенной программе. Но так как ты сам уже начал действовать по этой части, то, чтобы все у нас было ясно и ты не говорил потом, что Борода тебя ущемляет, давай сначала послушаем твои соображения… Что ты собираешься делать на циклотроне со своими пластинками?

— По–моему, надо изучать легкие ядра–это очень стоящее занятие. С точки зрения методики, такие опыты можно ставить в двух вариантах: во–первых, пускать пучок из циклотрона на мишень и регистрировать вылетающие из нее частицы с помощью пластинок, установленных под разными углами. И, во–вторых, некоторые ядра–мишени можно прямо загнать внутрь эмульсии. Таким образом, очень удобно изучать отдельные акты взаимодействия.

— Это ты уже освоил — введение веществ в эмульсию?

— Более или менее. Некоторые легкие элементы — например литий, бериллий и бор — вводятся сравнительно легко. И, кроме того, в желатине помимо водорода уже имеются углерод и кислород. Вы, кстати, сами взяли у меня несколько пластинок, облученных нейтронами.

Борода оживился:

— Ты знаешь, я нашел в них очень интересные реакции на углероде. По–моему, его ядра под действием быстрых нейтронов разваливаются в две стадии: сначала вылетает альфа–частица, а оставшееся возбужденное ядро бериллия–восемь распадается затем на две альфа–частицы, которые в системе центра инерции ядра бериллия разлетаются в. разные стороны, так что в эмульсии появляются характерные трехлучевые звезды. Они выглядят вот так. — Курчатов изобразил на бумажке нечто похожее на низкую и широкую букву «Т». — Тебе такие не попадались?

— Попадались, и очень часто. Это действительно звезды, состоящие из трех следов альфа–частиц. Но я не понял, к какой реакции они относятся.

— Давай мы посмотрим на них вместе завтра вечером, в это же самое время. А сейчас ты иди к доске и расскажи по порядку обо всем, что ты уже сделал и что собираешься делать по легким ядрам… Не торопясь расскажи, чтобы все было понятно. И мне и тебе самому.

Курчатов справедливо считал, что человек лучше всего и успешнее всего выполняет то, что ему хочется делать. Поэтому он всегда основательно и дотошно выспрашивал своих сотрудников об их научных планах.

Сейчас, после того как рассмотрение моих измышлений было закончено, он задумчиво поглаживал бороду (что было признаком хорошего настроения), глядя на исписанную мелом доску.

— Так, так… Легкие ядра. В общем это выглядит неплохо… Программу твою одобряю, но только в принципе одобряю, — он поднял палец, — ибо считаю, что сейчас ты с ней не справишься. Почему не справишься? Потому что для ее выполнения придется поставить много опытов. А обработка пластинок с внутренними, как ты говоришь, мишенями очень сложна и трудоемка. Это я усвоил из твоих же слов. Для того чтобы вести эксперименты как следует, набирать данные быстро и с хорошей статистикой, нужны—и в немалом количестве, заметь, — обученные лаборанты и специальные микроскопы. А у тебя ни того, ни другого нет. И будет не слишком скоро. Поэтому надо начать с более простых в методическом отношении экспериментов с внешней мишенью. Ты с этим согласен?