Советские ученые. Очерки и воспоминания - [17]

Моей способностью задавать вопросы Дау широко пользовались экспериментаторы, и мне порой приходилось задавать чужие вопросы. Ответы иногда казались мне не очень интересными, коль скоро они не касались меня, и я их плохо слушал или бестолково доносил до подлинного автора вопроса. Тогда мне доставалось, но уже не от Дау, а от вопрошавшего.

Иногда я говорил:

— Дау, почему вы так нетерпимы к чужим недостаткам и готовы сожрать живьем человека только за то, что он задал вам вопрос в не совсем продуманной форме?

— Что вы, Элевтерчик, — говорил Дау. — Я никогда и никого не обижаю, и я никогда никого не сожрал, я вовсе не язычник, наоборот, я полон христианского смирения. Но я выполняю свой долг и просто защищаю науку от нападок на нее со стороны этого…

Тут я его перебивал, чтобы не услышать слова, обидного для моих товарищей, ибо я предполагал, что одно из таких слов вот–вот должно сорваться с его уст.

—Может быть, вы и не язычник, — говорил я, переводя разговор на его любимую тему, — но уж наверняка вы, как минимум, магометанин, потому что ваша теория по вопросу о взаимоотношениях с женщинами полностью разоблачает вас.

— Я не отрицаю, — возражал мне Дау, — что я красивист. Но это еще не значит, что я магометанин. Зато вы типичный душист, и я вас за это презираю! Фу! Как можно быть душистом? Послушайте, — кричал он проходившим мимо, — у нас объявился новый душист, это Элевтер, который больше всего ценит в женщине душу, вместо того, чтобы любить ее за красоту. А еще грузин! А еще усы носит! Как вам не стыдно быть душистом?! — восклицал он театрализованным голосом.

Разговаривать на подобные темы он мог подолгу, притом был крупным теоретиком в этой области. Он подсчитал «модуль» города для многих городов. «Модуль», по Ландау, — это отношение числа красивых женщин к общему числу женщин минус красивые. На вопрос: правда ли, что он записывает адреса и телефоны своих знакомых не в алфавитном порядке, а в порядке убывающей красоты, он только хохотал, не отрицая обвинения…

Создавая себе репутацию человека нехраброго, он в действительности постоянно совершал смелые поступки. Да вся его борьба за свои научные идеи, разве это не смелость? По существу, Ландау всегда был очень добрым, многим своим друзьям оказывал материальную помощь. И, несмотря на все свои наскоки на людей и на воинственные выкрики, он никому не делал и не желал зла. Но, внушив себе, что тот или иной человек является плохим физиком, Ландау сохранял это представление (часто неправильное) на многие годы.

Стиль его работы был также необычен. Он часто разгуливал по коридору института, рассуждая вслух с кем–нибудь из своих сотрудников. Увидеть его в библиотеке, изучающим журналы, было почти невозможно. Тем не менее он знал огромное число физических фактов и численных значений физических величин; хорошо представлял себе принципы множества экспериментов, как отечественных, так и зарубежных, и не только в тех областях, в которых он работал, но и во всех других. Дома книг по физике он также не держал.

Люди, помногу работавшие совместно с ним в теоретической физике, может быть, опровергнут меня. Но мне казалось, что он пополнял свои феноменальные знания исключительно на слух, главным образом на своих семинарах по теоретической физике, на которые стекались все его бывшие и теперешние ученики, независимо от того, где они работали. Как правило, на каждом семинаре докладывалось по нескольку статей из каждого нового журнала, причем одним человеком. Перебивая очередного докладчика, которому приходилось подолгу работать над каждой статьей, чтобы разобраться в ней как следует, Ландау командовал: «Пропусти — это совершенно понятно» или «Пропусти — это чушь, я уже вижу, что вывод неправилен».

Его ученики, большинство которых были или в его возрасте, или чуть младше, буквально боготворили его, немотря на его строгость и крайнюю степень взыскательности к ним. Можно сказать, что, когда они были не с Дау. он все же сопутствовал им. Мне приходилось наблюдать это в течение многих лет подряд, и чем дальше, тем оольше. Но все же каждого из них можно было, хотя бы мысленно, отдалить от Дау. Всех, но не Евгения Лившица. Наверное, это Женя Лившиц виноват в том, что у Дау нет почерка, так как его каракулям вряд ли можно присвоить это почетное звание. Формулы он так или сяк писал сам, преимущественно в очень неудобной позе, лежа на мягкой тахте. Но написать какой–нибудь текст было выше его сил. Обычно статьи за него писал Женя, понимавший его с полуслова.

35 лет–это еще даже не расцвет таланта. Тем не менее к этому возрасту Ландау уже был автором многих всемирно известных теоретических исследований, которые легли в основу ряда экспериментальных работ, проводившихся во всех странах. Это и каскадная теория ливней космических лучей, и теория диамагнетизма, и теория фазовых превращений в самом ее общем виде. Это, наконец, теория промежуточного состояния в сверхпроводниках, полуразрушенных магнитным полем.

И все же не это главное в его таланте. Главное выяснилось теперь, десятилетия спустя, когда оказалось, что все, что сделал Ландау в науке, не нуждается ни в каких переделках.