Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - [56]

Идущего минной атакой на молы,

И дно якоря покидают морское.

Эскадры идут в напряженный, тяжелый

Маневренный рейс, и колышется воздух

Осенних ночей над водой и гранитом,

Наполненный гулом стальных бомбовозов,

Сияньем прожекторов, ревом зениток.

Пред нами волна, непогода и запад,

За нами — страна пятилетнего плана.

Буруны взлетают и рвутся, как залпы,

Ведут корабли в темноту капитаны.

На теплой земле под Москвой, за Москвою

Ребят провожают друзья на вокзалы,

И пески взлетают над желтой травою,

Как вымпел балтийский, от осени алый.

Ребята вступают на борт «Аммермана».

Врывается в ноздри просмоленный ветер,

Кронштадт возникает уже из тумана

Тончайшими красками флажных соцветий,

Сиянием всей корабельной «медяшки»,

Звенящими склянками, дудок призывом.

Неплохо рубашки сменить на тельняшки,

Взглянуть на тяжелых орудий массивы

И чувствовать гордо, что мы, краснофлотцы,

Товарищи ветру, линкорам, ребятам,

Что лучшим страна доверяет бороться

И лучших она одевает в бушлаты.

Дневальный откроет широко ворота,

С штыка отряхнет заструившийся холод.

Дежурный разводит команду по ротам,

И утро начнется зарядкой и школой.

А к ночи булыжник дождями изрублен,

«Купцы» тишину разрывают сиреной.

Приходит в до блеска надраенный кубрик

Морская, хорошая, крепкая смена.

<1935>^{186}

187. Строевая подготовка

До мая спрятаны бушлаты,

Суров арктический норд-ост.

По звонким улицам Кронштадта

Шагает крепнущий мороз.

Тогда в широкие просторы

Гранита, солнца и воды

Проходят, пробуждая город,

Шеренги флотских «молодых».

И взводы выровнены чище,

Винтовку стиснула рука,

И ветер, налетая, свищет

И гонит в море облака.

В шинели новой много жару,

Не обносились сапоги,

Но песня поднята, как парус,

И тверже звонкие шаги.

Так наша молодость шагает,

Глубоко, как борец, дыша;

А день — эскадра голубая —

Заходит в гавань не спеша.

<1935>^{187}

188. «Свирепый ветер рвется под бушлат…»

Свирепый ветер рвется под бушлат

И гонит облака не уставая,

Так возникает утро, Ленинград,

Холодный лязг небыстрого трамвая.

Да, осень — это стынущий гранит,

Неву хранящий в сумрачных объятьях,

И в семь утра горящие огни,

И ветер этот, злобный, как проклятье.

Лежит у ног матросский сундучок,

А надо мной скупого неба просинь…

А улиц вид туманен и далек.

Стою, курю, и горек дым, как осень.

1937^{188}

189. «Вот вечер крадется бочком, бочком…»

Вот вечер крадется бочком, бочком,

Мигнул маяк зрачком своим сторожко,

Горит закат надраенным бачком,

Склонился кок над свеклой и картошкой.

В такую пору дудкам звонко петь,

Сзывая тех, кто вахтою не занят,

И увольнений блещущая медь

Летит в ладонь и прячется в кармане.

А вечер тих, и голоса ветров

С гуденьем волн в вечерний час не спорят;

Качнулся трап… привет тебе, Рамбов,

Привет тебе, земля — подруга моря!

<1938>^{189}

190. Весна на флоте

Запомнить приметы весенние просто:

То ветер — дыхание моря и льда,

И чайки, летящие быстро с зюйд-оста,

Оттуда, где плещет морская вода.

Весна возникает напором ремонта,

Теплеют квадраты обшивки стальной,

Форштевни стремятся уже к горизонту

Для бега, для яростной встречи с волной.

Канаты запахли сосною смолистой,

Чернеют разводья за грузной кормой,

И слышит привычное ухо радиста

Разряды, не слышимые зимой.

Светлее, синее часы увольнений,

На баке толкуют про дальний поход,

И песней о море, о славе сражений

Весну боевую приветствует флот.

<1939>^{190}

191. Мы из Кронштадта

Так вот эта хмурая осень,

Уже отдающая верпы

В Кронштадта гранитную гавань,

Где грозно спят корабли.

Отмечены склянками восемь,

Скуп хлеб, разделенный шкертом.

Эскадрам чужим не плавать

У берега нашей земли!

Ну да, мы мальчишками были,

Когда подходил Юденич,

Британских эсминцев пушки

Грозили тебе, Кронштадт;

Но наши отцы служили,

Вели корабли на сближенье,

И запах штормов ревущих

Отцовский впитал бушлат.

Товарищ, ты видишь эту

Сухую полынь и скалы,

Гремящую воду ниже

И связанных моряков,

Ты слышишь взнесенную ветром

Последнюю речь комиссара

И раздающийся ближе

Отчетливый лязг штыков.

Республика! Мы окрепли,

Пришли на твои границы

Счастливые, гордые честью

Быть посланными во флот.

Пускай нас штормами треплет,

Но в море идут эсминцы,

И вахты стоят на месте,

Когда засвистят в поход.

<1939>^{191}

192. Комп а сный зал

В дубовом паркете картушка компаса, —

Столетье, как выложил мастер ее.

Над нею звезда полуночного часа,

Касается румбов лучей острие.

В скрещении гулких пустых коридоров

Стою и гляжу напряженно вперед,

И ветер холодных балтийских просторов

В старинные стекла порывисто бьет.

…Стоят по углам, холодея как льдины

(Мундиров давно потускнело шитье),

Великовозрастные гардемарины,

За пьянство поставленные под ружье.

Из дедовских вотчин, из всех захолустий,

Куда не доходят морские ветра,

Барчат увезли и теперь не отпустит

Железная воля и руки Петра.

Сюда в Петербург, в мореходную школу,

И дальше на Лондон или Амстердам,

Где пестрые флаги трепещут над молом,

Где в гавани тесно груженым судам.

И тот, кто воздвиг укрепленья Кронштадта,

Чьи руки в мозолях, что тверже камней,

Он делал водителей русского флота

Из барски ленивых и косных парней.

И многих терзала телесно обида,

И многие были, наверное, злы,

Зубря наизусть теоремы Эвклида,

С трудом постигая морские узлы.

А в будущем — кортик, привешенный косо,

И мичмана флота лихая судьба: