Советская фантастика 20–40-х годов - [7]

Так произошло нефантастическое соединение фантастики, «реальной» коммунистической утопии с современностью. Эта связь стала зримее и крепче в преддверии грозных событий Великой Отечественной войны. Моделируя конфликт двух миров, Л. Леонов не стремился угодить любителям острых ощущений. До появления романа «Дорога на Океан», как мы знаем, было написано множество авантюрно — приключенческих и военных утопий. В середине тридцатых годов идеал мировой реакции, фашизм, объявил о начале похода против большевизма. В этом смысле рассказ о возможном конфликте был предупреждением о грозящей опасности, имел мобилизующее значение, но призывал людей быть оптимистами.

В военные годы неодолимой верой в торжество Добра над Злом, жизнью над смертью во имя будущего были проникнуты фантастические произведения другого основоположника советской литературы, Всеволода Иванова. Мы знали о нем больше по повестям «Партизаны», «Бронепоезд 14–69», на основе которой была затем создана всемирно известная пьеса о революции в России, «Цветные ветры», романам «Похождение факира», «Пархоменко» и другим, по замечательной военной публицистике, где писатель создавал образы героев фронта — современных витязей, «возвеличивал историю, их породившую, показывал, из чего выросли их характеры, из какой земли, из каких исторических традиций». И очень мало знали о Вс. Иванове — фантасте. Между тем «литература мечты» занимала в творчестве писателя видное место. Дарование «выдумщика» проявилось у Вс. Иванова с первых произведений и особенно ярко засверкало в его «фантастическом цикле». Недаром друзья шутливо называли этот дар «всеволодианством».

Бурная и смелая фантазия писателя раскрылась уже в автобиографическом романе тридцатых годов «Похождение факира». Как «выдумщик» он предстал в повести «Возвращение Будды», где легенды смело вторглись в жизнь. В этом содержался намек на замысел «фантастического цикла», появившегося через двадцать лет.

Свою фантастику Вс. Иванов создавал в тяжелое для страны время. Шла война. Погибал цвет русской нации, других народностей. Разруха и смерть казались беспредельными, но наш народ — богатырь упрямо и твердо шел к победе. Герой одного из рассказов «фантастического цикла», «Опаловая лента», говорил: «Война с фашизмом повышает и без того повышенный интерес к мощным шекспировским страстям. Мы воюем за гуманизм. Шекспир рожден гуманизмом, он высшее проявление его. Теперь воистину мы видим творца истории — человека, не по пояс, а во весь рост. Мы уподобились и даже превысили лучшие идеалы человечества…» Беспощадную, «народную священную войну» с «империей зла» — германским фашизмом писатель справедливо считал гуманизмом, а героизм советских солдат — высшим его проявлением. В этом же рассказе были знаменательные слова: «Русский человек, будучи едва ли не самым фантастичным в мире, предпочитает считать себя реалистом». Они исторически масштабны по своему смыслу. Писатель хотел подчеркнуть, что невиданный доселе героизм и самопожертвование русского народа не имеют равных в истории, но в его основе не слепая ненависть, а неукротимое желание верить в Добро и творить его. Корни этой особенности «русского характера» (как не вспомнить «здесь русский дух, здесь Русью пахнет» А. Пушкина), национального самосознания уходили в легенды о «невидимом граде Китеже» и мечты о «городе Солнца», в достижения отечественной и мировой культуры. «Фантастичность» русского человека представлялась таковой в его обычной жизни.

Мысль Вс. Иванова о фантастической реальности красной нитью проходит через весь «фантастический цикл».

Рассказ «Медная лампа» стал прологом «цикла» и со всей определенностью заявил об этом.

Писатель словно продолжал свою автобиографию из романа «Похождения факира» и в «волшебном» ключе описывал приключения молодого человека, который на все имеющиеся в наличии сбережения купил на рынке у босяка Васи Михнова старую «медную лампу на время». Насовсем лампа не продавалась. Она волшебная, как утверждал босяк. В ответ на сомнения героя Вася Михнов философски заметил: «Для дурака — все сказка, а для умного — везде найдется правда».

И вот герой на' берегу густо — синего Иртыша с заветной лампой в руках. «Ну что ж, попробуем, — сказал я сам себе, глядя на лампу. — Прокатимся в будущее и прошлое, растворимся в пространстве, разборчиво, без развязанности, разделим по пунктам все мечты и выберем лучшую, а затем уже осуществим ее ради любимой». Он думал о «своем» счастье и представлял себя императором, полководцем, банкиром, заводчиком, путешественником, ученым, героем, но отвергал все. И деньги тоже. Во имя чего? Для героя открылась высшая ценность: творчество, вдохновение, любовь. Он забыл, что «лампы Алладина» не существует, простил обман Васе, с искренним сожалением возвратил ему старую лампу и укрепился в правоте своего открытия. А спустя много лет почувствовал, что открытие юности стало убеждением.

Фашизм противоречил романтике личных открытий, убеждений. Он был несовместим с «русским духом» в его интернациональном, высокогуманистическом понимании. Вс. Иванов повел своего героя в смертную атаку на зло во имя своих убеждений в центральном произведении «фантастического цикла», повести «Агасфер».