Советник королевы — суперагент Кремля - [93]

На следующее утро они встретились. Когда зашла речь о политике, выяснилось глубокое расхождение между собеседниками. Стрейт упрекал СССР в том, что он не принял американского «плана Баруха» об атомной энергии и «план Маршалла». Но Гай и Антони явно не хотели ссориться и перевели разговор на другую тему.

— Вопрос состоит в том, — сказал Антони, — способны ли мы к интеллектуальному сотрудничеству.

— Конечно.

— Значит, Вы по-прежнему с нами?

— Вы знаете, что нет.

— Означает ли это, что Вы полностью настроены недружественно в отношении нас?

— Если бы это было так, разве я был бы здесь с Вами?

Сам Стрейт признал, что его ответ был очень неопределенным. Скорее, он, как и его собеседник, хотел уклониться от конфронтации. Берджес и Блант из его ответов могли сделать вывод, что Стрейт, не желая продолжать работать на советскую разведку, вместе с тем не намерен выдавать их американским и английским спецслужбам.

Позиция Стрейта объяснялась отнюдь не верностью друзьям, не благородством, он просто опасался возможного наказания и краха своей деятельности и, как человек не очень решительный, предпочел, чтобы события разворачивались без его участия — авось все обойдется. К сожалению, его мемуары, на основе которых мы строим свои суждения, полны умолчаний и недомолвок; его доводы в оправдание своего поведения часто малоубедительны.

Чем объясняет сам Стрейт свое двойственное поведение? Почему он не выдал их тогда же американской разведке?

Тем, что будто бы Берджес и Блант прекратили свою связь с советскими спецслужбами. А откуда он это знает? Они ему об этом не говорили. Тем, что он сам после свидания с Берджесом окончательно отказался от своих советских друзей и сказал им «до свидания». Но это не значит, что он порвал связи с КГБ.

Дальнейшие события развивались так: в марте 1951 года, уже в ходе корейской войны, Стрейт направился в английское посольство в Вашингтоне, чтобы там обсудить с английскими дипломатами свою статью по вопросам экономики, которую он готовил для журнала «Нью рипаблик». Случайно у посольства он встретил Гая Берджеса.

Гай сказал Стрейту, что он работает в Вашингтоне по линии МИД Англии и сфера его деятельности — Дальний Восток.

— Если ты здесь с октября прошлого года, значит, ты знаешь обо всех наших планах? — спросил его Майкл, имея в виду конфликт в Корее.

— Каждый знает о них.

— Включая китайцев?

— Конечно.

Разговор обострился, и Стрейт сказал:

— Слушай, Гай. Мы, США, сейчас находимся в состоянии войны, и если ты не покинешь правительственную службу (а Гай будто бы в свое время обещал это Майклу. — В.Я.), то клянусь, я буду действовать. (Стрейт тем самым хотел сказать, что, будучи дипломатом, Гай продолжает выдавать правительственные секреты «врагу». — В.Я.).

Майкл не объяснил, как он будет действовать. Гай улыбнулся в ответ на слова Майкла и сказал: «Я вскоре возвращаюсь в Англию и подаю в отставку».

М. Стрейт все еще колебался, что делать — выдать кембриджских друзей, признаться в своей шпионской работе или все оставить как есть. Это было в марте 1951 года, но в июне того же года, развернув газету «Вашингтон пост», Стрейт прочитал, что «два британских дипломата — Гай Берджес, 40 лет, и Дональд Маклин, 38 лет, покинули Англию и бежали в Россию».

Предательство

Это известие, конечно, потрясло Стрейта. О том, как он поступил, мы знаем только с его слов. Он будто бы немедленно обратился к одному из английских дипломатов в Вашингтоне, которого хорошо знал и с которым у него были тесные отношения, и сказал ему:

— Я располагаю определенной информацией о Гае Берджесе и хотел бы сообщить ее английскому правительству.

— Вы тоже? — сказал, улыбнувшись, его друг. — Но Вы займете последнее место в этой цепи. — Он дал таким образом понять, что уже многие поторопились рассказать о своем знакомстве и обелить себя, и посоветовал этого не делать. Характерно, что фамилию этого друга-советчика Стрейт не назвал, зато подробно рассказал о своих сомнениях, возникших после этого разговора.

«Как поступить? Ведь мое признание неминуемо приведет к Антони Бланту, но я уверен, что Блант перестал работать на иностранную разведку и вернулся к своей «основной» работе историка искусств, — рассуждал он. — А если о его прошлом уже известно английским властям, то этого вполне достаточно, и мне не нужно ничего сообщать. Все, что связано с Антони Блантом, — это дело давнего прошлого, и он теперь мне не опасен».

И заключил он эти рассуждения словами, которые и занес в свои мемуары: «Со смешанным чувством облегчения и беспокойства я вернулся к своей обычной работе», не предпринимая никаких действий.

Многие мемуаристы пишут свои воспоминания для того, чтобы обелить себя, и Стрейт не является исключением. До тех пор, пока над ним не нависла непосредственная угроза разоблачения, он предпочитал отмалчиваться. Сам Стрейт озаглавил свою книгу «После того, как я так долго молчал» и опубликовал ее, как я писал, только после того, как газета «Дейли мейл» напечатала 26 марта 1981 г. статью своего корреспондента под названием «Американский гражданин в течение 26 лет хранит секрет Бланта». Только после того, как вся страна задалась вопросом, кто этот «тихий американец», он приступил к написанию своей книги, и через год она появилась на книжных полках магазинов Англии и Америки.