Совесть. Происхождение нравственной интуиции - [56]
Иной взгляд на совесть и ее отправные точки мы находим у шотландского экономиста Адама Смита (1723–1790). Как он объяснял, рассматривая тот или иной поступок и размышляя о его моральной стороне, он принимался моделировать ситуацию. Он смотрел на себя глазами двух человек: один — судья и ценитель, другой — тот, кого оценивают. Успешная оценка, как говорит Смит, требует отстраненности и беспристрастности:
Мы стараемся взглянуть на наше поведение так, как на него посмотрел бы, по нашему мнению, беспристрастный и справедливый человек[200].
Понимая, что мы будем невольно пытаться преподнести себя в более выгодном свете, Смит предлагает для начала представить, как бы нас оценивал друг. Для начала неплохо, однако наша изворотливая самолюбивая натура способна и в этом случае выдать оценку гораздо более лестную, чем мы заслуживаем. Поэтому Смит доказывает, что для полновесного вердикта воображаемый судья должен обладать максимальной беспристрастностью. Как этого добиться? Выбирайте на роль судьи того родственника, друга, знакомого, которому нет никакой выгоды от ваших действий. Кроме того, мы должны представить себе не только когнитивную оценку этого независимого наблюдателя, но и его чувства.
Часто бывает, что, оказавшись перед выбором, человек спрашивает себя: «А как бы поступил Иисус?» Вполне подходящий и разумный для христианина способ последовать совету Смита при решении определенных дилемм. Смит понимал, что разные люди выберут себе разных персонажей на роль беспристрастного судьи. У кого-то это будет Мартин Лютер Кинг, у кого-то Уинстон Черчилль, а у кого-то — особенно откровенный и справедливый учитель. Иногда мы можем обратиться за консультацией к вполне реальному человеку, юристу или психологу, не обязательно воображать его.
Ориентироваться в своих поступках на людей, пусть и несовершенных, но достойных восхищения, выбирать их образцом для подражания — типичная особенность человеческого развития. Если мы обнаруживаем недостатки у тех, кем восхищаемся, мы оправдываем их, пытаясь взглянуть на ситуацию их глазами. Именно потому, что мы равняемся на других, важно, чтобы публичные харизматичные люди не были негодяями, мошенниками или педофилами. И именно поэтому никому из нас не хочется быть малодушным или жадным. Как мы видели в главе 4, понятия нормы достаточно растяжимы и могут меняться незаметно для нас самих.
Рано или поздно, когда привычка смотреть на себя глазами беспристрастного наблюдателя станет второй натурой, тогда, согласно Смиту, необходимость целенаправленно прикладывать усилия отпадет. Беспристрастная оценка станет неотъемлемой частью бессознательного процесса принятия решений. Или, как сказала бы я, между базальными ядрами и корой установится устойчивая связь, необходимая для принятия большинства решений. Тем не менее этой стратегией можно злоупотребить, особенно если, например, мы не совсем честно начнем размышлять о том, как на нашем месте поступил бы, скажем, Будда. Если в смоделированной мной ситуации Будда одобрит мое намерение распотрошить сберегательный пенсионный счет, чтобы поиграть в казино в Лас-Вегасе, это будет жульничество. Смит наверняка осознавал такую вполне человеческую слабость, но, скорее всего, считал свою стратегию способом получить максимально — по крайней мере для того мира, в котором мы живем, — надежный результат.
Идея Смита, на самом деле в основе своей позаимствованная у Платона[201], позволяла ему примириться с тем, что совесть — это продукт нашего интеллекта. Совесть — это структура в мозге, коренящаяся в нейронных связях, а не теологическая сущность, заботливо вложенная в нас неким божеством. Она не всегда надежна, даже когда с ней советуются искренне. Она развивается со временем, она чувствительна к одобрению и порицанию, она действует совместно с осмыслением и воображением, ее могут искалечить дурные привычки, дурная компания, нарциссические наклонности. У кого-то совесть не развивается вовсе (вспомним психопатов), а у кого-то становится заложницей патологической тревожности (как у скрупулезных перфекционистов). Самое лучшее, что мы можем сделать, учитывая все это, — стремиться представить, как бы оценил нас беспристрастный наблюдатель. Звучит здраво? Думаю, так и есть. Адам Смит и Дэвид Юм были и остаются блестящими образцами здравомыслия.
Утверждения, будто совесть должна быть безупречной, а религия — диктовать незыблемые заповеди, иначе морали не на что опереться и тогда все будет дозволено, никакой пользы не несут. Во-первых, это неправда. Во-вторых, нам есть на что опереться — это врожденные нейробиологические механизмы. Кроме того, у нас есть традиции, которые передаются из поколения в поколение и до некоторой степени проверены временем и меняющимися условиями. У нас есть институции, воплощающие мудрость. В них наша опора. Они несовершенны? Разумеется. Однако несовершенная опора все же лучше ложной. Что нам точно не нужно, так это изобретать миф о непогрешимой совести или божественных законах, а потом выкручиваться, когда все поймут (а это, скорее всего, произойдет), что это выдумки.
