Совершенно не обязательные смерти - [53]

Я вежливо улыбаюсь. Я упустила момент, когда мы перешли от вопросов про Баллифран к обсуждению детских травм Брайана, но, боюсь, для такого разговора у меня недостаточно жизненного опыта.

На кухне жарко. Я пью кофе в надежде, что в голове прояснится и нужные слова придут сами.

– Так что случилось с той лисой? – наконец спрашиваю я.

Брайан сглатывает.

– Судя по описанию, на перекрестке провели своего рода обряд. Чем-то похожим занимается Маму в своей… работе, да и ты… я про соль, которую Шейла нашла под кроватью.

Я снова смотрю на Брайана: глаза устремлены в одну точку, лицо непроницаемо, словно маска. Может, Брайн не любит говорить о своих чувствах. Многие не любят. Я, например. Его ноги в клетчатых шлепанцах притопывают по каменным плитам. Я бросаю взгляд на свои пальцы ног и замечаю серую грязь под ногтем. Приподнимаю ступни – и на полу остаются влажные следы от пота.

А Брайан все говорит:

– …понимаю, я рассказал тебе далеко не все, что ты хочешь знать, но это старое место с древней историей. И потребуется немало времени, чтобы в ней разобраться. – Он снова сглатывает. – Я не прошу тебя ничего утаивать от матери, но я надеялся сам выбрать подходящий момент, чтобы аккуратно сообщить Шейле обо всех странностях Баллифрана. Выйдет неловко, если я сначала поговорю с тобой, а уже потом с ней.

– Понятно, – вздыхаю я. – Но у меня осталось еще много вопросов.

– Знаю. – Брайан берет меня за руку и осторожно сжимает. Его голос становится тише, и на меня снисходит спокойствие. Он меня понимает. Он позаботится о нас. Все будет хорошо. – И спасибо за честность и за терпение. Ты замечательно держишься, если учесть все перемены последних месяцев. Окажись я на твоем месте, я бы не справился. Мэдлин, я очень хочу, чтобы у нас все получилось. Это важно для меня. Вы с Кэтлин важны. Когда я женился на твоей матери, я вроде как и на вас женился… – Он тяжело вздыхает. – Как-то это жутко прозвучало.

Я криво усмехаюсь:

– Да. Но я понимаю, о чем ты. И ценю это.

Брайан смотрит на меня:

– Я сказал Шейле, если тебе нужно прятать у нас под кроватью соль, чтобы чувствовать себя как дома, то я не возражаю. Но она поступает так, как считает нужным. Она хорошая мать.

– А ты – хороший отчим.

– Сомневаюсь, что это правда. Но я стараюсь. – Напряжение ушло, Брайан наливает себе еще кофе. – Возьму с собой. Чертов Токио.

Пока он с шарканьем поднимается по лестнице, я думаю, что не слышала звонка. Возможно, Брайан просто использовал телефон как повод, чтобы закончить разговор. После того как он ушел, на кухне стало ощутимо холоднее.

В небе еще не погасли звезды, но по времени уже утро. Мои мысли возвращаются к убитой лисе. Интересно, чего так отчаянно желал тот, кто расправился с бедным животным? Хотела бы я, чтобы люди просто говорили мне то, что я хочу знать. Брайану будет непросто рассказать маме о тайнах Баллифрана. Она с моей соляной манией смириться не может, а тут целый языческий ритуал и жуткий покойный папаша.

Я допиваю кофе и отправляюсь в душ. Мне нужно прочистить голову, все еще мутную после странного сна и кухонной жары.

Слишком много событий для одного утра. И вместе с тем недостаточно.

Имбирь (от ревности и для равновесия)

Кэтлин сидит на кухне с чашкой, но не пьет, а тупо таращится в чай. В глазах пустота, под глазами круги густо-фиолетового цвета, словно кто-то нарисовал их неловкими мазками. При взгляде на нее у меня ноет сердце.

– Кэтлин…

– Что? – глухо откликается она.

– С тобой все в порядке?

На ее лице проступает замешательство.

– Нет.

Она вскакивает, прижимает чашку к груди и уходит, оставляя меня одну. Я смотрю на сияющие начищенными боками медные кастрюли, на внушительные стропила – рука так и тянется что-нибудь на них подвесить: связку чеснока, или лука, или тело. Трясу головой – мне не нравятся эти мысли.

Я вспоминаю лицо Кэтлин, каким оно было до переезда в Баллифран. Таким же, как мое, только светлее и красивее. А теперь она стала бледной копией прежней себя. Иногда растения не приживаются на новой почве: они чахнут, увядают, теряют листья и не дают свежих ростков. За этим тяжело наблюдать.

Я прижимаю пальцы к глазам и надавливаю так сильно, словно пытаюсь затолкать их внутрь черепа. В голове нарастает напряжение, мозг гудит, подобно растревоженному улью.

Передо мной дверь в жилище Маму. Дерево под рукой холодное, твердое. Громко стучу три раза. Мне открывают.

– Здравствуй, Мэдлин.

– Я пришла обсудить ваше предложение! – выпаливаю я. – Я хочу…

Маму оглядывает меня с головы до ног – я не надела куртку, а на улице холодно.

– Заходи, поможешь мне в саду. Сначала поработаем, потом поговорим.

Через заднюю дверь Маму выходит в свой аптекарский огород. Он больше, чем тот, что во дворе замка. Ни на одном растении нет таблички с названием.

– Что это? – спрашивает она.

– Шалфей? – наугад отвечаю я.

– А для чего он нужен?

Копаюсь в памяти.

– Посмотри на него! – велит мне Маму. – Потрогай, понюхай.

Отрываю листик, растираю между пальцев, пытаюсь сообразить, что я знаю про шалфей.

– Хм… Для предсказаний? – говорю я.

Может, надо было сказать, что его следует применять, когда беспокоишься о сестре, которая влюбилась в нехорошего человека? Как бы ненавязчиво предложить Маму такой вариант?