Совершая убийство, или Политическая экономия прав животных - [42]

(«Обозначая границы: наука и аргументы в пользу прав животных») [167]. Первостепенной целью для Уайза является дальнейшая проработка метрической системы, которую он предложил для классификации «практической автономии» животных в зависимости от степени их сходства с людьми. Если не считать видизм, проглядывающий в этой инициативе, — это всё равно как попросить сторонника идей расового превосходства ранжировать небелое население в зависимости от степени схожести с белыми — практическая сторона идей Уайза поразительно похожа на то, за что Маркус и бесчисленное множество других активистов вроде Генри Спира выступали много лет, а именно: мы не должны заходить слишком далеко в отстаивании прав и статуса других видов, потому что, если потребуем слишком многого, мы можем не добиться ничего. Уайз опирается на ту же аналогию, что и Маркус (хотя в этом случае распространённую и на дебаты Линкольна-Дугласа, в которых Дуглас пытался выставить Линкольна радикальным «аболиционистом»), и призывает к «выполнимому минимуму», который должен состоять в медленной и постепенной борьбе за изменение статуса животных. Учитывая позицию Уайза и его систему ранжирования животных, не стоит удивляться, что он станет выступать прежде всего за животных, которые больше всего похожи на нас. Идея Уайза, тем не менее, состоит в том, что в данный переломный момент истории «выполнимый минимум… означает, что если отстаивать слишком много прав для слишком многих животных, то никто из животных не получит никаких прав» [168].

Маркус рассуждает в том же ключе, что и Уайз, утверждая, что аболиционисты не могли бы требовать чего-то столь радикального, как полное расовое равенство; большинству людей было бы сложно и даже невозможно поверить в эту идею, что лишило бы поддержки движение за отмену рабства. Напротив, пишет Маркус, аболиционисты превратили саму практику рабства в низменное моральное зло и добились того, что его поддержка стала «мерзостью», независимо от того, до какой степени люди разделяли подобные идеи. Маркус продолжает утверждением, что многие люди, выступающие за отмену рабства, на самом деле были расистами. Значит ли это, что мы должны привлекать видистов для защиты прав животных?

Если применить эту аналогию к зоозащитной деятельности, точка зрения Маркуса состоит в том, что борьба за права животных сегодня похожа на пропаганду расового равенства в прошлом; эта идея столь чужда, столь сложна и так противоречит нашему культурному коду, что мы, скорее всего, потеряем поддержку людей ещё до того, как начнём приводить свои доводы. Идеи Маркуса поразительно похожи на тезисы Уайза. Маркус пытается доказать, что активизм должен быть более ограниченным по масштабу, иначе отпугнёт людей, которым не нравится повестка, продвигающая полное признание интересов животных. Маркус пишет, что мы должны использовать знание о движении аболиционистов, чтобы убедить общественность, что «животноводство является жестокой отраслью, и, независимо от того, как мы относимся к другим формам использования животных, положение сельскохозяйственных животных неприемлемо» [169]. С точки зрения концепции демонтажа, которую предлагает Маркус, такой подход будет не только нацелен на область, в которой происходит бо́льшая часть страданий животных, но также будет более привлекателен, чем так называемый вегетарианский вариант (который часто начинается с призыва людей изменить свой рацион — чему они, согласно Маркусу, обычно яростно сопротивляются). Более того, люди, рассматривающие угнетение животных через призму демонтажа, с большей вероятностью примкнут к активистам, чем просто вегетарианцы, по крайней мере, так считает Маркус. В итоге мы получаем движение по демонтажу (если всё сработает именно так, как предсказывает Маркус), которое привлечёт внимание к серьёзным проблемам в животноводстве и настроит общественность против потребления продуктов этой отрасли. Далее Маркус закладывает программную основу для возникновения движения по демонтажу, которая включает в себя опору на влиятельные организации, практикующие разумные пропагандистские кампании, разъяснительную работу с молодёжью, пересмотр стандартов школьного питания в США и передачу ответственности за разработку рекомендаций по пищевому рациону Национальному институту здравоохранения.

Хотя предложения Маркуса могут показаться разумными при поверхностном восприятии, его концепция имеет несколько серьёзных недостатков, и я подробно останавливаюсь на ней, потому что, на мой взгляд, она свидетельствует о недостатке воображения, творчества и возможностей, которые сегодня характерны для движения за права животных. Кроме того, мышление Маркуса типично с точки зрения теории и практики для большинства современных зоозащитных групп; хотя он утверждает, что открывает новый путь для активистов, его предложения — это по факту то же вино в новых бутылках (хотя, по правде, и бутылки уже не новы). С практической, идеологической и философской точки зрения концепция «демонтажа» Маркуса и вид активизма, который он ставит под эти знамёна, представляет собой не что иное, как то, чем основные зоозащитные организации занимались десятилетиями, и что я, вслед за Франсионом, назвал бы «новым велферизмом» [170]. Хотя традиционные велферисты — вроде поклонников Темпл Грэндин — в целом выступают против необоснованной жестокости, их в конечном итоге не особо смущает «гуманное» использование животных, и они с готовностью принимают господство человека над ними. Новые велферисты вроде Маркуса часто говорят о стремлении к окончательной отмене эксплуатации животных, но при этом прибегают к мерам, поразительно похожим на те, что используют традиционные велферисты, и практикуют представление о животных как собственности и товаре. В этом отношении, хотя многие новые велферисты называют себя «аболиционистами» в вопросе эксплуатации животных, они чаще всего продвигают активизм, который совершенно, поразительно и полностью несопоставим с этой целью.