Совершая убийство, или Политическая экономия прав животных - [41]

Чтобы понять, как могла возникнуть логика, при которой группа, которая должна бы бескомпромиссно бороться за права животных, аплодирует проектировщице скотобойни, нужно углубиться в идеологию и экономику, управляющие зоозащитным движением и организациями, представляющими его сегодня в Соединённых Штатах. Главными в нём являются несколько крупных объединений, которые выживают только за счёт систематических пожертвований, и посему «зоозащитные» организации в наши дни — на самом деле сложные циклические рэкетирские предприятия, которые давно отбросили настоящую преданность решению проблем животных. Вместо этого они сосредоточились на собственных бюрократических процедурах и предпринимательской деятельности, постепенно скатываясь к кооптации и спекуляциям за счёт животных. Десятилетие назад Франсион описывал ту же динамику и ставил под сомнение идеологическую основу движения за права животных. Он показал, что многие заявления активистов прямо противоречат их деятельности [165].

Указывая на связи, которые многие основные организации и активисты установили с промышленностью, эксплуатирующей животных, Франсион утверждает, что нам нужно подлинное движение, которое сфокусируется на упразднении эксплуатации животных, опираясь на веганство как свою основу. Проблема, однако, в том, что основное движение за права животных никогда не пыталось заниматься такой деятельностью всерьёз. Вместо этого оно полагается на слабую систему реформ и надеется, что эти постепенные изменения когда-нибудь, как-нибудь, в отдалённом будущем приведут к полному упразднению эксплуатации животных. Этот вид активизма, как отмечает Франсион в книге Rain Without Thunder («Дождь без грома»), использует непонятные средства и неясное целеполагание. Серьёзный подход предполагает осознание, что, сохранив практику товаризации животных и превращения их в собственность, невозможно пошатнуть фундамент эксплуатации животных в нашем обществе. Современный активизм, однако, как правило, совершенно упускает из виду этот момент, и вместо ясности суждений основные организации вроде «Общества по гуманному обращению с животными Соединённых Штатов» (Humane Society of the United States, HSUS) и «Людей за этичное обращение с животными» заключают фаустовские соглашения с промышленностью, которая обрекает животных, сохраняя их товарный и имущественный статус в кровавой капиталистической машине. Делая посыл, что более щадящая эксплуатация приемлема, мы лишь помогаем поддерживать господство человека над животными, поскольку не подвергаем сомнению фундаментальную концепцию возможности их использования. Просто признавая важность нашего способа обращения с животными, мы делаем упразднение эксплуатации не необходимой, если она выглядит более терпимой. Это как организация против рабства, которая не против рабовладения как такового, если к рабам хорошо относятся. Учитывая, что животные — не больше, чем инструменты для производства капитала, единственный способ упразднить их эксплуатацию — оспорить их товарный и имущественный статус. Всё остальное абсолютно не затрагивает сути проблемы и в конечном счёте может погубить ещё больше животных.

К сожалению, идея о том, что мы можем улучшить судьбу животных в будущем, частично признав их интересы сегодня — modus operandi движения, которое утратило представление о себе самом и своих долгосрочных целях. Чтобы понять логику этого вида активизма, стоит изучить работы одного из его главных современных апологетов, Эрика Маркуса. Свою книгу Meat Market: Animals, Ethics and Money («Мясной рынок: животные, этика и деньги») Маркус начинает с анализа каждого аспекта животноводства, включая подробное рассмотрение того, как животных превращают в товар и «производят» в этой системе. Маркус рисует мрачную картину страданий животных, которая заставляет его критически осмыслить практику деятельности в их защиту. Рассматривая три разных течения этого движения — вегетарианское, движение за права животных и за гуманное обращение с животными — Маркус призывает активистов обратиться к четвёртому, отличному от них виду, которое он называет движением за «демонтаж». Хотя Маркус признаёт, что каждое из перечисленных направлений добилось некоторого прогресса и играет «незаменимую роль в защите сельхозживотных», он призывает активистов перейти в наступление и «выявить и упразднить основные статьи дохода животноводства». Это движение, рассуждает Маркус, могло бы дополнить остальные три и однажды полностью покончить с животноводством. Хотя Маркус предлагает обширную и убедительную повестку, его инициативы — это набор предписаний для активизма, который по существу является отображением десятков (если не сотен) лет неэффективной и ограниченной деятельности. Они и будут определять движение Маркуса по «демонтажу» животноводства.

Впрочем, как конкретно это будет выглядеть? Во-первых, Маркус утверждает, что данное движение имеет явное сходство с движением за отмену рабства в 19 веке, так как оба они стремятся покончить с социальным неравенством, укоренённом в институциональной динамике общества. Маркус утверждает, что современным аболиционистам «часто не хватает средств, чтобы обрубить корни рабства» [166], но он считает защитников животных людьми, имеющими средства поразить животноводство в его основе, способные лишить мощные отрасли промышленности рычагов влияния на политиков в правительстве. Хоть он и говорит, что защитники животных способны бросить вызов системе, он утверждает, что, подобно противникам рабства прошедших лет, они не должны требовать полного равенства. Похожей аргументации придерживается и Стивен Уайз в своей книге