Сова, которой нравилось сидеть на Цезаре - [20]

Шрифт
Интервал

Когда мы приехали домой, я прямо в гараже посадил ее в картонную коробку. Открытую сторону коробки я прижал к груди. (Я по-прежнему переносил сову в коробке, поскольку она занимала места меньше, чем корзинка – на случай, если по дороге в лифт кто-то войдет.) На этот раз Мамбл категорически не понравилось находиться в коробке. Всю дорогу наверх она прижималась к моей груди, раскрыв крылья, словно бабочка. К счастью, в таких ситуациях она всегда сохраняла молчание. Как только мы вошли в квартиру, и я ослабил хватку, Мамбл мгновенно выскользнула из коробки, распушила перья и взлетела на дверь гостиной. Устроившись там, она еще несколько раз недовольно встряхивалась и кидала на меня суровые взгляды.

* * *

Когда Мамбл спокойно сидит на спинке моего кресла, я могу повернуться и зарыться носом в перья на ее грудке. При этом сова никак не реагирует – разве что тихо воркует и переступает с лапки на лапку. Впрочем, я никогда не пытаюсь сделать этого, не убедившись, что она находится в хорошем настроении.

Обычно Мамбл ходит по полу и запрыгивает на мою ногу, а потом поднимается по брюкам, балансируя с помощью полураскрытых крыльев. Остановившись на колене, она прыгает на мою согнутую руку, вгрызаясь в нее, как терьер. Сова явно делает вид, что мой локоть – это мышь, притаившаяся среди подушек. Когда я закатываю рукава, она начинает осторожно клевать волоски на руке, словно объедая кукурузу с початка. Потом Мамбл может прыгнуть мне на грудь, энергично на ней потоптаться, издавая легкое посвистывание (ее очень раздражает, когда я надеваю свитер – она брезгливо поднимает лапки, пытаясь выпутаться из мохнатой шерсти). Такая имитация охоты обычно переходит в перебирание моей бороды и усов. Если мне это надоедает, я ловлю ее клюв пальцами, но запрета на подобное поведение нет – сова всегда ведет себя очень осторожно. Даже когда она излишне увлекается, то никогда не бросается на мое лицо.

Мамбл легко можно отвлечь, кинув карандаш на мраморный журнальный столик. Она сразу же пытается его поймать, хватает клювом, поднимает, снова роняет и начинает все сначала. Иногда сова занимается подобными играми по всей квартире. Я специально подвесил для нее карандаш на жердочке на тонком кожаном шнурке, чтобы, стоя на подносе, она могла дотянуться до него лапкой. Игрушка сове понравилась – она хватала карандаш, кусала его, отталкивала и хватала, когда карандаш снова к ней приближался.

Я заметил, что Мамбл довольно быстро устает после активных занятий и погружается в дрему, чтобы восстановить силы. Иногда она спала, поджав одну лапку, наверху двери, но чаще устраивалась на своем любимом месте – в уголке верхней полки шкафа в коридоре. Она поджимала лапки и ложилась ничком.

* * *

Несмотря на периодические детские выходки, чаще всего Мамбл вела себя вполне миролюбиво. В спокойном состоянии ей доставляло истинное удовольствие прихорашиваться. Когда она сидела рядом со мной, я осторожно поглаживал ее пальцем по голове. При первом прикосновении птица поворачивалась и наклоняла голову. После нескольких поглаживаний она впадала в транс, прикрывала глаза, опускала голову и распушала перья, наслаждаясь ощущениями.

Я не рассчитывал на проявление дружеских чувств со стороны Мамбл. И для меня стало приятной неожиданностью, когда она начала сама инициировать подобные ласки. Чаще всего это происходило, когда сова впервые видела меня утром. Если птица сидела в ночной клетке, то стоило мне войти в кухню, как она тут же спрыгивала на пол, застеленный газетой, и затягивала свою нежную песню: «Ву-у-у-у… ву-у-у-у…», забившись в угол клетки и низко опустив голову. Я открывал дверцу, сова вскакивала на жердочку у порога и смотрела на меня, сонно моргая. Я моргал ей в ответ. Когда я наклонялся к ней, она поворачивалась ко мне, закрывала глаза и нежно пощипывала мою бороду, когда я терся лицом о ее перья. После такого взаимного приветствия Мамбл решительно перепрыгивала на мое плечо и каталась на мне по квартире, выбирая подходящую жердочку.

Я не всегда запирал сову в клетку на ночь. Когда я выходил из спальни, она обычно сидела в полумраке на своем любимом ночном месте – на приоткрытой двери ванной. Я уходил и включал свет. Тогда она спрыгивала на душевую стойку, потом на стенной шкафчик. Там Мамбл сидела, крутя головой, и рассеянно клевала мою руку, когда я на автопилоте тянулся за пеной для бритья. Когда я намыливал шею, сова тут же перепрыгивала на мое плечо и разворачивалась к зеркалу. Она никогда не демонстрировала обычной для животных реакции на зеркало – не пыталась найти там другую сову. И это было очень интересно, поскольку с другими сородичами она общалась очень мало – лишь маленьким птенцом и в течение тех двух дней, что провела на «Уотер-ферм». Чтобы животное узнало в зеркале самого себя, требуется высокое самосознание, которое считают признаком развитого интеллекта. Иногда Мамбл начинала щелкать клювом над моим ухом, производя звуки, напоминающие приглушенную автоматную очередь.

Закончив бриться, я отправлялся в душ. Этот процесс ее практически не интересовал – и слава богу! В первые дни она садилась на душевую стойку и наблюдала за мной сверху. Я переживал: не захочет ли Мамбл познакомиться со мной поближе, когда я выключу воду? Находясь без одежды, я не мог не думать об острых совиных когтях.


Рекомендуем почитать
Последний день любви

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Самои

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Крокодилы

Джона Апдайка в Америке нередко называют самым талантливым и плодовитым писателем своего поколения. Он работает много и увлеченно во всех жанрах: пишет романы, рассказы, пьесы и даже стихи (чаще всего иронические).Настоящее издание ставит свой целью познакомить читателя с не менее интересной и значимой стороной творчества Джона Апдайка – его рассказами.В данную книгу включены рассказы из сборников "Та же дверь" (1959), "Голубиные перья" (1962) и "Музыкальная школа" (1966). Большинство переводов выполнено специально для данного издания и публикуется впервые.


Доктора и доктрины

Джона Апдайка в Америке нередко называют самым талантливым и плодовитым писателем своего поколения. Он работает много и увлеченно во всех жанрах: пишет романы, рассказы, пьесы и даже стихи (чаще всего иронические).Настоящее издание ставит свой целью познакомить читателя с не менее интересной и значимой стороной творчества Джона Апдайка – его рассказами.В данную книгу включены рассказы из сборников "Та же дверь" (1959), "Голубиные перья" (1962) и "Музыкальная школа" (1966). Большинство переводов выполнено специально для данного издания и публикуется впервые.


Штрихи к портретам и немного личных воспоминаний

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Кубинские сновидения

«Кубинские сновидения» уже не первое произведение американской писательницы, кубинки по происхождению, Кристины Гарсия. Это история жизни трех поколений семьи дель Пино, волею судьбы, революции и Фиделя Кастро оказавшихся в разных лагерях.По мнению одного американского критика этот роман сочетает в себе «чеховскую задушевность и фантасмагоричность прозы Гарсия Маркеса».