Соучастница - [19]

– А! Значит, ты этого хочешь! – завизжала она.

– Чего хочу?

– Стать ее любовником!

– Да нет! Отказываюсь!

Его ошеломляла, обезоруживала эта чисто женская логика, оперировавшая своими собственными аргументами.

– Ты только что признался, что она тебе нравится.

– Я сказал «даже если бы она мне нравилась», – поправил он в последнем всплеске доброй воли. – Я говорил в условном наклонении… Чтобы ты поняла, что даже в том случае…

Он прочитал в глазах Раймонды, что в который уже раз напрасно теряет время, пытаясь рассуждать здраво. Он не смог удержаться от обидных слов.

– Ревнивая женщина – глупая женщина.

Он подчеркнуто развернулся на каблуках и, выходя из спальни, обронил:

– А я не выношу глупости!

Она издала крик раненого животного, побежала за ним, настигла его на площадке. Ее взволнованное лицо было залито слезами.

– Мой милый… мой милый, прости меня… Ты прав, я глупая… потому что я тебя люблю. И злюсь я не на тебя, а на нее… Слова обогнали мои мысли… Ты мне веришь, скажи? – Униженно, жалобно, она умоляла, изо всех своих сил надеясь на его милость. – Ты же знаешь, я тебе верю… Поступай, как считаешь нужным… Я не буду больше устраивать сцен… Обещаю тебе…

– Ладно, ладно, – сказал он, чувствуя, как его раздражение идет на убыль. – Мы напрасно терзаем друг друга. Ты прекрасно знаешь, что я тоже люблю тебя, ведь так?

Раймонда согласно кивала головой, убаюканная этим ласковым голосом, нашептывавшим ей вечные слова любви. Она закрыла глаза, и он прильнул своими губами к горячим векам, у которых был вкус подсоленной воды.

– Все кончено… Не плачь больше…

– Хорошо, видишь… Я больше не плачу.

Она тянулась к нему заплаканным, но уже просветлевшим от вновь обретенного счастья лицом. Последняя слеза отделилась от крыла носа и скатилась по изогнутой морщинке к уголку рта.

В ней не осталось больше ничего от той модной картинки, которой она всегда старалась казаться, но, походившая больше на самку, чем на женщину, в этом неряшливом наряде, она казалась только более желанной. Не говоря ни слова, Филипп обнял ее и грубо привлек к себе…

На первом этаже долго-долго, как в покинутом жильцами доме, звонил телефон…

В директорском кабинете задребезжало переговорное устройство, и в громкоговорителе раздался едкий голос секретарши:

– Месье Филипп Сериньян не отвечает… Я и вчера звонила два раза, безуспешно.

Директор пухленькой ручкой погладил свой подбородок хорошо упитанного пятидесятилетнего мужчины.

– Хорошо! – сказал он. – Отпечатайте для него письмо.

Он развернул голубую картонную папку и принялся диктовать:

«Месье Филиппу Сериньяну… Адрес вы знаете… Предмет: покупка вашего участка, находящегося в Ландах… Адрес вы также знаете…»

Он замолчал и склонился над четырьмя листками, из которых состояло все досье.

«Я готова, месье», – продребезжало в переговорнике.

Директор откашлялся, прищурил свои заплывшие жиром глазки и на одном дыхании продиктовал:

«…Вследствие нашего соглашения и ввиду окончательного подписания купчей, которое должно состояться через несколько недель, мы были бы очень вам признательны, если бы вы связались либо с нами, либо напрямую с мэтром Маржеридом. Последний укажет вам, какие документы необходимы для составления купчей, и назначит вам встречу в удобное для вас время. В ожидании ответа и т. д. и т. п.».

Секретарша перечитала письмо. Директор дал добро, затем, в последний момент, передумал:

«В вежливой формулировке засвидетельствуйте наше почтение мадам Сериньян!»

Глава 9

Филипп закончил печатать письмо нотариусу Аркашона и уже собирался приколоть к нему свидетельство о смерти, когда в кабинет вошла Раймонда. В руке она держала листок бумаги и небрежно вскрытый конверт.

– Только что вынула из почтового ящика. Покупатели участка просят тебя встретиться для подписания…

Филипп быстро пробежал глазами письмо и поморщился. Немедленно передать документы, необходимые для составления купчей, он, разумеется, не мог.

– Сначала нужно, чтобы нотариус Аркашона оформил все в соответствии с законом, – сказал он. – А для этого еще не подошло время.

Было 20-е ноября. Срок, указанный в соглашении, истекал 31-го декабря, однако рождественские праздники сокращали его на целую неделю.

– А ты не можешь, в связи с изменившимися обстоятельствами, попросить у них какого-нибудь продления? – посоветовала Раймонда. – У тебя могут быть разные семейные дела, которые необходимо уладить, хлопоты с наследством.

– Я об этом думаю, – ответил он. – Только в этом случае будет лучше…

Он выудил сигарету из пачки «Голуаз» и не спеша закурил, давая своим мыслям время на то, чтобы оформиться в нечто определенное. С одной стороны, было бы лучше, если бы его отношения с парижскими покупателями пока ограничивались эпистолярным жанром, поскольку встреча могла вызвать нежелательные вопросы. С другой стороны, следовало расшевелить нотариуса в Аркашоне.

– Я пошлю им ответ оттуда, – закончил он вслух. – Как будто меня не было в Париже. Одновременно встречусь с нотариусом.

– Значит, ты поедешь в Аркашон?

– Всего на два-три дня.

– А как же я?

Раймонда была в растерянности. Перспектива остаться одной совсем не улыбалась ей, и по мере того, как она становилась явственнее, ее охватывал необъяснимый ужас. Больше всего она боялась ночи, пустого дома, тишины, темных закоулков, которые она уже заселила привидениями.