Соучастница - [24]

Ирина вошла к Косте. Костя лежал с умной книгой в руке. Лицо его было замазано приготовленными матерью снадобьями. Левая рука была перевязана.

-Привет, Кот.

-Привет, Ириш.

Ирина наклонилась и поцеловала его, он тоже чмокнул ее разбитыми губами.

-Что читаешь?

-Да про самоубийц я читаю, это того же автора, что про Фандорина пишет, не читала еще? Я дам потом.

Ирина взяла из рук Константина книгу Чхартешвили, полистала, положила на диван.

-Расскажешь?

Костя чуть приподнялся, глаза его сделались холодными.

-Три дня назад мы вместе с моим приятелем сербским, он учится в Щукинском, должны были встретиться, чтобы пойти на репетицию, он хотел мне показать свои всякие находки, приколы. Едем в метро, в вагоне народа немного, пять часов дня. Ахмет - длинноволосый, темноволосый, нос у него вполне разбойничий, но человек он добрейшей и талантливый, болтаем о своем. На станции "Парк Культуры" входят четверо - черные штаны, косухи, головы бритые и лица... Знаешь, Ириша, какие у них лица - жесткие, злоба изнутри как будто пропитала кожу и окрасила в какой-то фашистский цвет, такой, знаешь, особый коричнево- серый оттенок. Глаза, может, они у них и разного цвета и размера, но кажутся одинаковыми - там сидит зверь. Ну волосы, как и скинам положено., короткие или вообще затылки бритые. Огляделись и сразу к Ахмету. Один его за ворот куртки схватил, поднял, другой чем-то тяжелым, у него в руке зажато было, - в бровь. Я приподнялся было, третий мне руки скрутил и в лицо орет, про чистоту Москвы и про позор для меня с таким рядом сидеть. А четвертый стоял и делал вид, что пассажиров на мушке держит, руки выставил, будто у него автомат. А пассажиры молчат, одна дама только ойкнула. У Ахмета кровь, они на "Кропоткинской" не спеша вышли, никто ничего не сказал, пошли по платформе шеренгой. Ну уж потом к нам подбежали, платки протягивают, салфетки. Мы вышли на "Библиотеке", нужно бы медпункт, бровь рассечена сильно, а тут менты - паспорта, документы. Я не ношу с собой! Никогда! Я же у себя в городе. А тут спрашивают у нас обоих Ахмет достает свою регистрацию, а я пустой, им плевать, что у человека травма, что ублюдки только что человека избили и спокойно ушли, ни один мент не остановил! Они меня дерг - в отделение, я упираюсь, нервы не выдерживают, начинаю им орать про скинов, про фашистов поганых, они это на себя, мол, я их фашистами обзываю, а они при исполнении, волокут меня, Ахмет не бросает, за мной тащится. По-русски он же не очень хорошо говорит, но пытается объяснить про меня что-то. Били они меня, сволочи, деньги вымогали, все что в карманах было, сами вытрясли. А-а,- Костя поморщился от боли и от отвращения. - Ахмет меня ждал. Кровь чуть приостановилась, но глаз заплыл. Проводил я его до общежития, мы машину взяли, Ахмет расплатился. Там студенты набежали и корейцы южные и прочие - все лопочут, рассказывают о том, как их так же били скины, мне говорили: "Костя, им деньги, деньги". Один русский аспирант отвел меня в сторону - видит я зеленый, водки дал, раны обработал начерно и дал совет дома пока не появляться - вдруг на хвост сядут, наркоту подбросят или еще что сделают. Ахмет дал мне денег, на прощанье сказал с болью, что уедет, хоть здесь сейчас и перспективы - предложения, телевидение, заказы, но как по городу передвигаться, со страхом и унижением,? Он жить так не может... У них, конечно, тоже есть скины, но полиция следит, и в Германии есть (он там три года прожил), но не позволяют, а оттого, что он увидел, что со своими ( мной то есть) милиция делает, вообще жить не хочется. Я уехал сюда, к старикам и Кексу, но жить мне, Ириш. Тоже что-то не очень хочется.

... Ирина увидела, что у Кости слезы. Он никогда не был слабонервным, рано, имея такую мать, повзрослел, был вполне надежным и взрослым - был мужчиной, а тут... Унижение, бессилие. Злые слезы? Сволочи, так вот и гадят души. Выжать злые слезы у ее сына - это преступление! Честное слово, любой человек с неизгаженной душой теперь делается достоянием общества, его нужно хранить, к такому вот выводу пришла за сегодняшний день Ирина. Ее безусловно не подлого, не дрянного сына унизили, много сил понадобится, чтобы залечить травму.

-Кот, - глядя на сына с нежностью и болью, сказала Ирина, - я хочу, чтобы ты уехал. Это не побег, ты не слабый, просто тебе надо жить, работать, любить, у тебя и душа., и ум ,и характер. Да и вообще жизнь Бог тебе дал, я тебя родила не для упражнения злобных созданий на тебе. Почему они так, не будем себя мучить вопросами...Не до них мне.

Костя лежал, отвернувшись к стене. Ирина молчала. В соседней комнате Катюша, соскучившись, уселась за пианино и старательно стала разбирать этюд.

Ирина вдруг и в этой ситуации увидела закономерность-первое ее соучастие-пистолет милиционера! Об этом она вспоминала недавно: вчера, сегодня - в связи с Мякшевым, в связи с Сашей. Теперь же пришлось вспомнить в связи с сыном.

Тогда, в 79, соседом их (ну как теперь Вася) был разведенный Коля-участковый, его все знали, жалели ... Но что такое тогдамилиционер...Если ты к тому же законопослушен, нигде не замешан. Но Ирине он был сосед. Часто мать качала головой, говоря:"Коля-то опять..."Часто отец с кем-нибудь из соседей вводил Колю домой под руки. Когда встал вопрос об оружии ,Ирина вспомнила о Коле, ей почему-то крайне легким показалось взять у него, пьяного, пистолет, отнести Сашке. Простым и веселым делом. Про Колю говорили разное - у него повесилась мать - где-то в деревне, от него ушла жена - с дочкой - к другому милиционеру. Ирину все это не интересовало, но когда Саша захотел от нее подвига, тогда-то пришло время внимательнее приглядеться к соседу. В тот день, кстати, тоже осенний, как и в поревском "романе", Сашка позвонил ей к родителям, а тогда она живала то у мужа-однокурсника, то у подруг, то у родителей - так жили почти все в их компании и, услышав ее голос, сразу заявил: "Ириш, мне нужна твоя помощь, а, может, и жертва". Ирина всегда была готова к любому совместному делу и поэтому, сделав перед телефоном книксен и подняв руку в пионерском салюте, в трубку прогнусавила, как кукольная аккомпаниаторша из спектакля Образцова "Необыкновенный концерт": "Я готова". Встретились на скамейке у Ирининого подъезда, покурили помолчали. Ирина как всегда вглядывалась в холодные Сашкины глаза и думала, что хочет, будет и должна ему служить. Потом, когда это чувство к Саше покинуло ее навсегда, она довольно долго чувствовала пустоту - ничто не могло заменить эту радость служить ему. "Ирка, раньше такие женщины, как ты, шли в революцию" - сказал ей как-то с досадой ее первый муж, знающий о ее слабости к Саше.