Соучастие в убийстве - [12]

— Вы это совершенно исключаете, Фрэнк?

Филдс перестал улыбаться. Он невольно насторожился.

— Я ничего не исключаю, Стюарт, — сказал он. — Тем более факты.

Он не мог отделаться от мысли, что только тщеславие мешает Браммелу признаться, что на сей раз он не прав.

А инспектор сыскной полиции Браммел удивлялся тому, что шеф явно не хочет принимать во внимание неугодные ему улики, — это было так непохоже на Филдса. Неужели Филдс сознательно уверил себя в том, что преступление совершил похититель драгоценностей, уверил потому, что тогда разом были бы разрешены все проблемы. Теперь этого вора гораздо легче схватить, а его арест положил бы конец шумихе в прессе, которая грозит неприятностями Филдсу и всей сыскной полиции. Путь же Браммела чреват опасностями: как знать, сколько влиятельных особ могут оказаться замешанными при тщательном расследовании всех знакомств покойной миссис Тайсон. Может быть, Филдс хитрее, чем кажется? Не кроется ли здесь нечто большее, чем просто нюх сыщика?

С серьезным видом Браммел положил счета и квитанции в конверт, заклеил его и отдал Филдсу.

— Теперь здесь, кажется, все ее бумаги, — сказал Филдс, похлопав по оттопырившимся карманам. — Кстати, я еще не показал вам ее банковскую книжку. Дин нашел ее в спальне.

Филдс вытащил из кармана пиджака банковскую книжку и еще какие-то документы и протянул их Браммелу. Тот стал внимательно просматривать книжку.

— Она не была стеснена в средствах, Фрэнк. Вот смотрите, — Браммел показал на несколько записей. — Регулярно брала довольно большие суммы и не менее регулярно вкладывала еще большие. — Браммел в раздумье разглядывал книжку. — Наверно, занималась коммерцией. Кто-то субсидировал ее. Я слышал, при разводе муж не оставил ей ни фунта.

Он вернул книжку Филдсу. Тот показал ему фотографию миссис Тайсон. Какой-то газетный репортер снял ее, когда она шла по улице ясным весенним днем. В доме было полно ее фотографий, но нигде она не вышла так хорошо. И лицо и фигура были сняты в особенно удачном ракурсе. Миссис Тайсон была высокая, темноволосая, с округлыми бедрами и крепкими, стройными ногами; в этот весенний день на ней было шелковое платье с низкой талией и мелко заплиссированной юбкой. В ушах — серьги, на руке браслет с подвеской.

— Однако на себя она денег не жалела, — сказал Браммел. — Этот туалет и украшения стоят немало.

— Браслет не обнаружен, — сказал Филдс. — Наверно, украден вместе с остальными драгоценностями.

— Интересно, она и вправду была так хороша, как кажется? — спросил Браммел, лукаво поглядывая на Филдса.

Шеф сделал вид, что не слышит его. Он занялся разбором бумаг, раскладывая их на баре. В силу своей профессии Филдс сталкивался со многими темными сторонами жизни, и все же он терпеть не мог развязной болтовни, намека на сальности. Он считал, что к аморальным поступкам нельзя относиться юмористически и беззаботно. Плата за грех — смерть, в этом он был твердо убежден, весь его опыт был тому подтверждением.

Филдс и Браммел покинули домик последними. Время близилось к полдню. С серьезными лицами они прошли к калитке. Там все еще дежурило несколько фотографов и репортеров.

— Мне нечего сказать, — отмахнулся от их вопросов Филдс, направляясь к полицейской машине, стоявшей у тротуара.

Когда машина тронулась, оба сыщика оглянулись, будто хотели запечатлеть в памяти кукольный домик с голубой крышей и белыми кирпичными стенами и гараж с белыми пятнами на черном фоне — словно кость домино. Они думали о домике и о многом другом. Но, может быть, больше всего они думали друг о друге.

11

Филдс не тратил времени попусту. Пока машина мчалась по улицам предместья, Филдс, откинувшись на спинку сиденья, читал письма, найденные у миссис Тайсон. Он даже не поднимал глаз на Браммела, который сидел впереди рядом с шофером — младшим полицейским офицером, одетым в штатское.

Браммел и шофер разговаривали о лошадях и скачках. Как это часто бывает с заядлыми игроками, они были крепки задним умом.

— И надо же мне быть таким дураком, — рассказывал Браммел. — Хойл мне говорит: «Слушай, Стюарт, лошадка — верняк». Я на нее ставлю, и, конечно, она приходит последней. Я к Хойлу. Он оправдывается: даже тренеры, говорит, ошибаются. Ну что ж, попал в точку. «Во всяком случае, — говорит он, — с этой кобылой все кончено. Безнадежно. Я бы на нее больше ни пенса не поставил». Однако это не помешало ему снова сделать начальную ставку. Я, конечно, на нее не поставил, ну и, как водится, она выиграла. Выплачивали пятьдесят к одному. А Хойл вывернулся как ни в чем не бывало, потому что никто не мог доказать, что он на нее ставил. «Поди знай, что она выиграет», — сказал он. Я уверен, что председатель клуба и распорядители были в сговоре и сами на нее ставили. Так или иначе, а я прошляпил. Нет, вы только подумайте! Ни один игрок ничего не соображает.

Браммел и подтрунивал над собой и злился. Он еще им покажет, погодите!

Машина остановилась у светофора, и Браммел нагловато-оценивающим взглядом стал рассматривать пешеходов, снующих по раскаленному тротуару. В его власти испортить настроение большинству из них, подумал он. Эта мысль доставила ему удовольствие. Власть возвышала его над обыкновенными смертными. Но власть для него не все, он не из тех, кто тешит себя иллюзиями. Власть — хорошая штука, но он предпочел бы иметь побольше денег. Вот тогда он смог бы жить так, как ему захочется. Однако что-то удерживало Браммела от грубой погони за деньгами. Он не стал бы уподобляться тем сыщикам, которые берут взятки, или полицейским из автоинспекции, которые сбывают украденные машины. Для него был лишь один путь к деньгам: игра на скачках, и тут он ничем не отличался от двух-трех миллионов других граждан, которые старались поправить свои финансы с помощью чистокровных лошадок. Браммел играл на скачках почти ежедневно и здесь и в других городах.