Сотый шанс - [17]
Обыск не дал никаких результатов. Даже лопату не нашли. Ее оставляли возле выгребной ямы. Разрыв подкоп на всю длину, немцы обошли яму. Кроме лаза, жестяного противня до самого тоннеля ничего не было найдено.
Встала неразрешимая загадка: чем, как могли эти исхудалые, обессиленные русские прокопать под землей «нору» в двадцать пять метров?
— Организаторы подкопа — пять шагов вперед!
Молчание. Строй не шелохнулся.
Команда повторилась.
Строй остался неподвижным.
Привели четырех собак-волкодавов со вздыбленными холками. Они в любую секунду готовы были наброситься на жертву и вмиг растерзать ее.
— Организаторам подкопа — пять шагов вперед!
Летчики будто не слышали.
Новая команда: построиться в шеренгу. Кто пробыл в лагере больше года, знал что это такое. Каждого пятого или десятого отберут для казни.
Строй молчал.
Охрана пустила в ход приклады.
По двору вытянулась тонкая шеренга голых костлявых людей.
Комендант выдернул из нее Аркадия Цоуна.
— Пол был прорезан под твоей кроватью. Кто это сделал?
— Знать не знаю, ничего не видел. Я сибиряк, у нас привычка спать крепко.
— Значит, копали ночью?
— Я сплю крепко, — с достоинством ответил Цоун. — А чего, господин комендант, копали-то?
Тот подал сигнал. Резиновая дубинка грохнула по лопаткам.
— Я сплю крепко…
И ходила дубинка, сплеча наотмашь…
Солдаты волоком потащили по двору обмякшего, полуживого летчика.
Остальных загнали в барак, захлопнули ставни. У входа, под окнами дежурили солдаты и овчарки. Летчики дали клятву: никто о подкопе ничего не знает. И только теперь заметили, что кроме Цоуна в бараке недостает еще одного человека. Того самого, который говорил про мышиную возню. Кто он — толком никто не знал. Говорил, что штурман с «бостона»…
— Эх, гнида! — возмущался Девятаев. — Надо было его сразу под ноготь!..
— И ведь не копал, ссылался на чахотку…
У Пацулы свое предложение:
— Если завтра поведут на работу, выходить всем, даже больным. В карьере поднять бунт. А из карьера до аэродрома совсем близко, только лесок перебежать.
Его поддерживали Кравцов, Китаев, Вандышев…
Утром Девятаев тоже встал в колонну. При пересчете, проверке номеров в лагерных воротах его вытолкнули из колонны. Подбежали два солдата — били сапогами по ногам, в живот. Надели наручники. Привели к помощнику коменданта.
На допросе отвечал, что о подкопе ничего не знает, а если он и был, то, наверное, старый, сделали его те, кто жил в бараке раньше.
— Когда копали? — вспылил помощник.
— Мы ничего не делали.
Заходил по лицу, по спине, по рукам ременной кнут. Девятаева бросили в карцер. Стены каменного мешка обиты жестью, пол цементный. Посредине раскаленная железная печка. Ни нар, ни табуретки. Прислонился к стене. Раскаленная, она ударила словно электрический ток. Присел на цементный пол. Жар обжигает лицо, руки, ноги. Страшнейшая жажда, во рту пересохло, язык распух. Хотя бы глоток воды, хотя бы каплю!.. Наконец, уголь в печке прогорел. Появилась надежда на лучшее. Но вошел часовой и подбросил в железку еще антрацита.
Всю ночь узник пролежал на полу, впиваясь потрескавшимися губами в цемент: казалось, что пьет воду.
Утром привели к коменданту. В кабинете было прохладно, окна раскрыты. На стене картины с обнаженными девицами, пейзажи с видом на голубое море. На столе — коньяк, лимоны, паюсная икра, красные, зрелые помидоры, тонко нарезанный душистый сыр, бутылки с пивом… И графин с водой.
Как ни был голоден Михаил, но взглядом прежде всего впился в графин с водой. Хоть бы глоток, хоть бы каплю…
— Друг мой, ты это видишь? — улыбнулся лагерьфюрер.
— Не слепой, — буркнул Михаил. — Только прошу меня другом не называть.
— Все это для тебя. Поставь свою подпись, — подал исписанный листок бумаги, — и мы с тобой славно откушаем. Как равный с равным.
«Друзья-соотечественники! — говорилось в той листовке. — Ваше сопротивление бесполезно. Германская армия скоро на всех фронтах начнет новое гигантское наступление, у нее появилось такое оружие, перед которым никому не устоять.
Переходите линию фронта. Будьте вместе с нами. Этим вы сохраните свою жизнь.»
Дальше читать не стал.
— Это ложь! Вас бьют и побьют! — бросил с гневом.
— Рекомендую не забывать, — строже сказал комендант. — Ты пришел к нам не гостем. Мы можем в любой миг, — и выразительно провел ребром ладони под подбородком.
— Я предпочитаю смерть предательству.
— Ты коммунист?
— Кандидат в члены ВКП(б). Это все равно что коммунист.
— Мы знаем: подкоп — твоя работа. Побег готовил ты. На тебя показывают.
— Неправда!
— Кто же?
— Если б знал, и то не сказал.
Офицер налил две стопки коньяку. Одну выпил, закусил.
— У этой, — он показал на вторую рюмку, — две судьбы. Или ее выпьешь ты, или я. Если я, то за удачное вознесение твоей души туда, — поднял палец, — в небесный рай.
Девятаев ухмыльнулся уголками потрескавшихся губ:
— А там тоже есть лагеря?
— Какие? — не понял офицер.
— Построенные вашими собратьями. Ведь их много туда, — приподнял наручники, — вознеслось. Из-под Москвы, из-под Ленинграда, из Крыма, с Кавказа. Раньше меня успели.
— А ты не только дерзок, но и… Но я тебя понимаю и искренне хочу облегчить твое положение.
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.