Сотворение брони - [26]

Серго спросил Любашу, где она оставила Горнова. В голосе девушки дрожало отчаяние:

— У пруда. Меня прогнал. Боюсь за него…

— Садитесь в машину!

2

Алексей сидел на краю плотины, скрестив ноги. Не скажи Любаша — она осталась на взгорке, — что это Горнов, Серго вряд ли узнал бы парня. Русого чуба как не бывало. Вместо вьющейся шапки волос — плешина с оранжевыми пятнами. Брови и ресницы опалены. Алексей что-то черкал в тетрадке, развернутой на коленях. В воде плавал скинутый бинт.

— Здравствуй, товарищ Горнов! Зачем повязку снял? В больницу надо с ожогами.

Алексей поднял голову. Узкие серые глаза уперлись в Серго. Осознав, что перед ним нарком, вскочил.

— Душу ожгли, товарищ нарком. На душу повязку не наложишь! — По привычке поднял пятерню к темени и тут же ожесточенно опустил руку.

— Жалко кудрей? — понял жест Серго.

— Что мне кудри… Из цеха выставили.

— Крепись, Горнов, не вешай носа!

Серго взял Алексея за локоть, усадил, опустился рядом на гладкий, нагретый солнцем камень.

— Краем уха слышал о твоей ночной плавке. Правда двести сорок?

— Верная правда. За семь часов сорок минут сварилась.

И Горнов рассказал, как с бригадой и сменным инженером все обдумал, подсчитал, как работалось здорово до самого почти выпуска. Несчастье случилось потому, что не подали вовремя ковша. Пока он бегал на разливочный пролет, ругался с неповоротливым мастером, пересидевшая в печи сталь подточила заднюю стенку. Вокруг выпускного отверстия образовалось бордовое кольцо. Металл разъел кирпич, стал прорываться на разливочный пролет. На редкость добрая, небывалая по тоннажу плавка одичала, стала угрожать жизни работающих внизу разливщиков. Увидев опасность, Алексей рванулся с подручным закрыть вымоину у задней стенки. Схватили железный лист, подступились к вымоине, сквозь которую, шипя, выползала огненная змея, разрубили ее листом. Когда подоспели рабочие других печей, на первом подручном горели вачеги, у Алексея — чуб.

— Боли не чуял — злость одну…

Серго нахмурился:

— Худо, что плавка пропала, но совсем худо будет, если свой почин позволишь угробить.

— Не угробят, не дам!

Распахнул тетрадку, ткнул пальцем в последние записи:

— Аврутин и мои подручные в этих каракулях разберутся. В цех меня не пустят — не на ветер расчеты пойдут.

— Ерунду городишь: не пустят. Отлупить тебя, братец, некому! Дай-ка тетрадь!

— Нате, если вам интересно.

Оказалось — что-то вроде дневника. В мельчайших подробностях Алексей описал рекордную плавку Кондрата Аврутина и свою последнюю, тяжеловесную. Самая свежая запись — о причинах провала и советы тем сталеварам, которые «не сдрейфят, башку не пожалеют, а подтвердят, что можно дать и двести сорок, и двести шестьдесят тонн».

«Ишь ты какой! — с лаской посмотрел Серго на Горнова. — Выставили, а ты продолжаешь драться за мечту».

— У тебя какое образование, Алеша?

— Семь классов да служба танкистом. Курсы сталеваров собирался окончить…

— Окончишь курсы и дальше учиться будешь. В промышленную академию пошлем. Передышки не дадим, так и знай!

Длинными и короткими гудками шофер напоминал Серго, что его давно дожидается с обедом Зинаида Гавриловна. Серго поморщился. Что еда, если наткнулся на такого парня! И язык как бритва. «Не терплю постные рожи, — вспомнил он запись из тетрадки. — Так и кажется: заморозят плавку».

— Наркома ты, Алеша, еще не критиковал?

— Нет еще.

— Если заслужу, критикуй, только не исподтишка. Не люблю, когда исподтишка. — Серго поднялся. — Силенок хватит, чтобы завтра повторить?

— Хоть сейчас, товарищ нарком! — быстро встал Алексей.

— Вот и договорились: спи крепко, с утра — на смену.

У Алексея перехватило дыхание.

— Я… то есть мы… то есть первый подручный обжег руки.

3

Минут за двадцать до сменного рапорта Алексей пришел в цех, но опередить Серго не сумел. Тот успел уже побывать на шихтовом дворе, обойти печной и разливочный пролеты и удалиться с начальником цеха в его кабинет. Сменного инженера попросил: как только покажется Горнов, прислать его к начальнику.

В полутемном коридоре пахло сырым, только что вымытым полом. В секретарской четвертушке — никого. Через приоткрытые двери отчетливо доносился возбужденный, гортанный голос Серго:

— Мастер тебя обманул, говоришь? А ты не разобрался и подмахнул приказ — выкинул, как шлак на свалку!

Гулкие сердитые шаги, и тот же голос:

— Глаза прячешь? Стыдно? Хорошо, что совести немножко осталось. А дать себя кругом обдурить не стыдно?

Пауза. Потом приниженно-глуховатый голос начальника цеха:

— Двое суток с аварии не вылезал. Имею я право ночь поспать?

— Кто тебя заставляет ночевать в цехе? Думаешь, подвиг сутками на авариях сидеть, носиться по цеху небритым, в грязной спецовке? Какой ты начальник, если неделями не бреешься и одежда на тебе хуже, чем на подручном? Заведи хотя бы две спецовки и в кабинете надень лучшую, а то смотреть на тебя тошно. И запомни: чтоб на печах тебя больше четырех часов не видели. Остальное время думай, как организовать производство, читай книги — наши и зарубежные. Честно скажи: читал в последний месяц?

— Начал… Понемногу…

— Понемногу… Не крути! В тридцать два года дряхлым стариком становишься. Скоро не то что молодые инженеры — сталевары тебя по технике обставят. Ты же ничего не сделал, чтобы опыт Аврутина применить на других печах.