Сотрудник ЧК - [51]

– Обе мы Королевы, а что надо?

Стараясь скрыть удивление (не таким рисовался ему подпольный работник ЧК!), Алексей сказал:

– Величко тебе привет передает.

– Ты Михалев?

– Я.

– Мне Илларионов говорил.

«Уже успела повидать!» – все больше удивляясь, подумал Алексей.

– Документ у тебя есть?

– Вот он…

Она прочитала его госпитальную бумагу, придирчиво всматриваясь в подписи врачей, хотя – Алексей знал – все они были сделаны рукой Величко. Вернув бумагу, девушка улыбнулась, и ему сразу стало понятно, что ее строгость, и резкие интонации в голосе, и независимая манера держаться – все это напускное, что ей свойственно улыбаться, быстро и много говорить, бурно выражать радость и неудовольствие. На вид ей можно было дать лет восемнадцать, а то и меньше. У нее была крепкая фигурка, миловидное лицо с ямочкой на правой щеке, рот маленький – верхняя губа тоненькая, нижняя пухлая. А глаза уже не казались строгими и удивляли своей величиной – они были почти круглыми.

– Здравствуй, – сказала она и протянула руку, – Маруся. Вспомнили-таки обо мне! А то ведь с тех пор как белых прогнали, сижу здесь, будто никому не нужна. Я и в райком комсомола писала, и Величко, и Адамчуку, а они отвечают: сиди и все!.. Ты надолго? По какому делу?

Алексей оглянулся на женщину, которая, не обращая на них внимания, продолжала тереть деревянным пестом в глиняной миске.

– Она не слышит, – отмахнулась Маруся. – Это моя тетя, папина сестра. Она лекарка, травами лечит. У нее голова… При ней все можно говорить.

Алексей рассказал, зачем приехал. У Маруси разгорелись щеки. Она всплеснула руками:

– Ой, верно! Здесь нечисто, в Алешках. После белых столько дряни пооставалось – беда! Офицерики разные, кулачье. Их можно хоть сейчас взять. Хочешь, проведу? – она вскочила и, готовая к немедленным действиям, стала оправлять косынку на голове.

– Подожди, Маруся, – остановил ее Алексей. – Тебе Илларионов говорил, что положено делать?

– Поймешь этого Илларионова! Не то тебе помогать, не то ему…

– По указанию Величко, будешь при мне для связи. Сразу договоримся: приказы выполнять точно и без споров, обстановка сложная!

На миг в ее глазах сверкнули строптивые огоньки, но сразу погасли.

– Ладно, – сказала она, – со мной хлопот не будет!

– Кто-нибудь знает в городе, что ты была в подполье?

– Никто!

– Ты ведь и при белых тут жила?

– Да,

– А что делала?

– Разве Величко тебе не говорил?

– Нет.

– Совсем-таки ничего?

– Совсем.

Ему показалось, что Марусю это огорчило.

– Хватало дела, можешь быть спокоен! – сказала она и сдвинула тоненькие брови. – Мы с Аней Гольдман всю разведку вели…

Алексей посмотрел на нее с недоверием. Он и раньше знал, что из занятых белыми Алешек все время поступают сведения о врангелевских войсках, но он никогда не мог бы предположить, что исходят они от такой хрупкой на вид девушки, почти ребенка.

– У нас связным был дядя Фрол Селемчук, он рыбачит на Конке, – рассказывала Маруся. – Чуть не через ночь ездил в Херсон, а он старик, шестьдесят три ему… Мы здесь такое затевали!.. Я ходила к ним в штаб на работу наниматься, только не получилось. Один офицеришка – мокрогубый такой, зубы гнилые – сильно приставал. Думала, живая не уйду.

Алексей открывал в девушке все новые и новые черты. Он заметил две, точно бритвой проведенные, морщинки на стыке бровей, – когда Маруся хмурилась, они придавали упрямое, недоброе выражение ее лицу. Иногда она большим пальцем заправляла под косынку выбивавшуюся возле уха русую кудряшку, это было нервное движение, в котором угадывалась привычка постоянно быть настороже.

– А где сейчас Аня? – спросил Алексей.

– Аню поймали, – потемнев глазами, ответила Маруся. – Тот гнилозубый – Кароев его фамилия – солдатам ее отдал на потеху, а после ее повесили за косу. Она одна про меня знала и не выдала. Нас с нею вместе в Чека направил горком комсомола.

– Кароев? – переспросил Алексей. Это был контрразведчик, который завербовал Соловых…

Замучили Аню.. – Маруся собрала складки на носу, дернула подбородком. – Сама виновата! Со мной небось они такого не сделали бы!

– А чем ты лучше?

– Не лучше. – Девушка пошарила пальцами по сарафанной лямке и из вшитого в нее карманчика выдавила серебряный комок, сделанный из фольги.

– Вот, – сказала она, – знаешь, что это такое? Самый сильный на свете яд, мне один врач объяснил. Называется ци-ян. Верно, китайский: в тринадцатой армии были ребята из китайцев, так у них имена похожие. Сунешь такую штуку в рот, зубами – р-раз, и сразу смерть. В момент убивает! В Херсоне добыла, когда аптеку конфисковали. Я Аньке говорила: возьми, пригодится, у меня еще есть, А она говорит: не надо, все равно не решусь. Муку принять решилась, а ци-ян нет…

– Слушай, Маруся, – сказал Алексей, – здесь был раньше телеграфист Соловых.

– Был такой, – подтвердила Маруся, засовывая пакетик на прежнее место, – он при белых пропал.

– Ты знаешь, где он жил?

– Нет.

– Дам тебе адрес. У него должны быть родственники. Постарайся узнать, что им известно о нем, как их имена и вообще обо всем семействе. С соседями поговори. Только осторожно, чтобы потом не болтали: вот, мол, являлись, выспрашивали.